Страсть и цветок - [5]

— Итак, Хьюго, — сказал он, — куда ты теперь меня ведешь?

— Задержи дыхание! Я веду тебя на «Золушку».

— На «Золушку»?!

— В Императорский театр «Шатле».

— Но я староват для детских сказок, — изумился князь.

— Но не для этой, — твердо ответил ему друг.

— Предупреждаю, если мне станет скучно, я уйду из театра.

— Готов поставить кругленькую сумму, что ты этого не сделаешь.

— Что ж, согласен.

Выйдя из «Вэфура», они спустились вниз по узкому тротуару к тому месту, где их ожидал экипаж князя.

То было крытое, уютное ландо с двумя кучерами.

На случай, если вечером похолодает, под рукой был соболиный плед, но апрельский воздух обволакивал тело теплом и нежностью.

Оба друга вытянули ноги и задумчиво пустили сигарный дымок.

Они проехали по бульварам, где мелькали разноцветные огни кафе, а в золотом сиянии газовых фонарей мельтешили бесконечные людские толпы.

Несмотря на то что спектакль уже час как начался, двери театра обступила внушительная толпа, причем многие все еще надеялись получить билет.

— Неужто Париж впал в детство? — насмешливо спросил князь.

— Это несколько видоизмененная сказка, — объяснил лорд Марстон. — В ней пять актов и тридцать сцен.

Князь застонал.

— Современные театры не скупятся на постановку, — заявил лорд Марстон так, словно собирался прочесть лекцию. — Ты еще увидишь «Зеленый грот», «Огненную гору», «Лазурное озеро», «Дворец червей» и «Золотые тучки».

Князь вновь издал недовольный возглас, однако лорд Марстон решил, что ему все же удалось его заинтриговать.

Они появились в театре в первый антракт. Толпы зрителей устремились из зала, мечтая побыстрей утолить жажду, и подняли оглушительный гвалт.

Зрительный зал утопал в сиянии. Высокие струйки из газовых рожков искрили желто-розовыми блестками огромную хрустальную подвеску, и та полнила потоками света весь зал — от сводчатого купола до кресел партера.

Огни рампы отбрасывали косые цветные блики на багровую ткань занавеса, а в ложах мерцали бинокли мужчин и дамские лорнеты. Зрители пристально изучали друг друга.

Лорд Марстон заблаговременно снял самую вместительную ложу, которую называли «царской».

Не успели они появиться там, как стоящие в партере молодые люди в коротких жилетах и с гардениями в петлицах повернули бинокли в их сторону.

В многочисленных ложах взметнулись вверх ручки, и князь раскланивался то с одной, то с другой узнавшей его дамой.

— Назавтра тебя засыплют приглашениями, — отметил лорд Марстон.

Князь обвел ложи взглядом тонкого ценителя:

— Обещаю тебе, Хьюго, я буду очень разборчив.

Прозвенел звонок, возвестивший окончание антракта, и публика поспешила занять свои места.

Произошло обычное замешательство, когда люди, уже успевшие расположиться в своих креслах, вынуждены были подниматься, давая проход другим зрителям. Наконец в оркестровой яме появился дирижер. Сумятица понемногу улеглась, хотя время от времени раздавался недовольный ропот.

Они попали на ту часть пьесы, сообразил лорд Марстон, где должна быть сцена с Огненной горой.

У подножия утопающих в снопах красного света — еще более ярких, чем рубин, — переливающихся скал копошились за каким-то занятием гномы. Затем всколыхнулись волны лазурного озера, и рубиновое пламя горы приглушили всполохи голубых огней, в которых проплывали полуобнаженные нимфы.

Картина была до того чарующая, что публика в один миг взорвалась шквалом оваций, и даже князь, казалось, был под сильным впечатлением.

После хора гномов и песни разыскивающего Золушку принца огни на рампе погасли и наступил черед фарсовой интермедии с участием пары комедиантов, чьи сальные двусмысленности заставили публику корчиться в конвульсиях.

На лице князя изобразилось выражение крайнего утомления.

Он изучал обладателей соседних лож, вопрошая себя — как безошибочно предположил лорд Марстон, — есть ли средь них хотя бы одна-единственная персона, с которой он был бы не прочь возобновить знакомство.

Когда комедианты удалились, воцарилась внезапная тишина. Театр погрузился во тьму. Очень размеренно оркестр заиграл классическую мелодию, совсем не похожую на те, что им приходилось слышать до сих пор.

— Вот ради этого я тебя и привел, — шепнул лорд Марстон.

С некоторым любопытством князь устремил взгляд в сторону сцены.

Занавес открылся, и теперь вместо кричащих, ярких красок, в которых была решена цветовая гамма основной части постановки, виднелись лишь утопающие в тени края кулис.

На сцене появилась танцовщица.

Она нисколько не походила на тех танцовщиц, которых прежде доводилось видеть князю.

Привыкший к русскому Императорскому балету с его крошечными балетными туфельками, украшенными оборками пачками, низким корсажем и вычурной косметикой, в этой девушке он увидел нечто прямо противоположное.

На ней была греческая туника из белого шелка, а волосы были хотя и распущены, но зачесаны в стиле, который нельзя было назвать ни классическим, ни современным.

Ноги ее были обуты в сандалии. Украшений не видно вовсе, так же как и следов макияжа.

Застыв на какое-то мгновение на середине сцены, она начала танец.

То был танец и — одновременно — пантомима, рассказывающие историю до того простую и до того блистательно воплощенную, что не понять ее было невозможно.