Страшный Тегеран - [29]

Все было разбросано, повсюду валялась скорлупа аджиля, огуречная шелуха.

«Ладно, не разберет», — подумала она.

Но вышло иначе. Едва Хасан-Ризэ вошел и увидел недопитые графины с араком и вином и «аджиль», как он спросил:

— Кто здесь был? А, теперь я понимаю, почему мне не отворяли. Тут гость!

Нахид-ханум торопливо ответила:

— Нет, нет, клянусь, сегодня мы совсем без гостей, это все паршивый Реза со вчерашнего дня комнат не убрал.

В этот самый момент голова Сиавуш-Мирзы сползла с подушки; он вдруг оглушительно захрапел. Нахид-ханум побледнела от страха. Она хотела было заглушить этот звук своим голосом, но ей не удалось, храп становился с каждым мгновением крепче.

И вдруг Хасан-Ризэ, тянувший в это время из горлышка бутылки водку, заорал:

— А? Так ты врать нам будешь? Что? Да ты зубы-то не заговаривай, а то клянусь гробом... если твой гость не казак и вообще не из наших, он у меня живой не уйдет.

Нахид-ханум переменилась в лице. Она понимала, что сейчас разразится драка. Она боялась даже не столько того, что Сиавуш будет убит, сколько штрафа, который ей придется заплатить завтра начальнику комиссариата и в мировом суде. Это было ужасно. Поэтому, чтобы помешать Хасану-Ризэ двинуться в комнату Сиавуша, она загородила собою дверь. Но Хасан-Ризэ поднял кулак и, свалив ее одним ударом на пол, ворвался в комнату.

В каком состоянии находились в это время Сиавуш и Эфет, мне описать нелегко... Впрочем, Сиавуш был так пьян, что, несмотря на все эти крики, не проснулся. Но бедная Эфет после всего, что произошло, не могла забыться ни на минуту. И вдруг она увидела, что в комнате появилась какая-то раскачивающаяся, точно часовой маятник, фигура.

Не доходя трех шагов до кровати, Хасан-Ризэ уперся вдруг взглядом в воротничок и галстук Сиавуш-Мирзы, которые висели на спинке кровати, освещенные луной.

— А, фоколи! — закричал он. — Я так и знал, что здесь должен быть фоколи!

И в то же мгновение он выдернул из ножен шашку и взмахнул ею. Шашка сверкнула в воздухе и вонзилась в кровать между ногами Сиавуша и Эфет.

Обитатели дома притворились спящими. Эти крики подняли бы всякое живое существо, но они продолжали лежать. Одни уже привыкли к подобным происшествиям и вовсе не желали из-за них жертвовать своим покоем (к ним относились старуха-кухарка и Реза), а другие так боялись за себя, что не могли и думать о спасении ближнего. Таковым был Мохаммед-Таги.

Когда лезвие шашки обожгло Эфет, она лишилась чувств. Совсем иное действие произвел удар на Сиавуша. Проснувшись и увидев перед собой Хасан-Ризэ, и в то же время услышав крик Нахид-ханум, которая, оправившись, побежала к воротам, чтобы позвать ажана, Сиавуш мгновенно спрыгнул с кровати и бросился на Хасана. У того уже не было шашки, и он потянулся к поясу, где у него висел револьвер. Сиавуш сейчас же схватил его за обе руки. Оба были пьяны, но поспавший Сиавуш был крепче. И так они боролись друг с другом, причем Хасан-Ризэ ругался и кричал, хвастаясь своей силой и угрожая сделать с Сиавушем, что ему захочется.

Вдруг нога Сиавуша как-то поскользнулась, и он растянулся на полу. Хасан-Ризэ навалился на него. Руки его теперь были свободны, он вытащил револьвер и приставил дуло ко лбу Сиавуша.

Ничто уже не могло спасти Сиавуша. Хасан-Ризэ был так пьян, что не сознавал, что делает. Через две секунды с Сиавушем должно было быть все кончено. Хасан-Ризэ нащупал гашетку и нажал, но здесь произошли события, подготовленные судьбой и всей историей любви Фероха.

Глава тринадцатая СЧАСТЬЕ ЖЕНИХА

Мы оставили Фероха в тот момент, когда, повернув на Хиабан Надери, он двинулся домой.

Столкновение с пьяным не могло, конечно, его особенно взволновать, но разговор господина Ф... эс-сальтанэ и его уважаемой супруги не давал ему покоя. Он знал, что Ф... эс-сальтанэ принадлежит к тому разряду людей, которые верят только в деньги и в словаре которых слова «личные качества», «талант» и прочие не имеют соответствующего эквивалента. Он был хорошо знаком с мужем своей тетки и знал, что и слово «отечество» для этого последнего, только красивый звук, и когда он произносит это слово, он, обыкновенно, имеет в виду свою личную пользу.

При таких условиях Фероху не приходилось мечтать, что ему легко удастся уладить вопрос о своей женитьбе на Мэин.

Мог ли он забыть Мэин? Нет. Он не только страстно любил ее, но привык уже видеть в Мэин весь смысл своей жизни.

«Что же делать? Что делать? К какому средству прибегнуть, чтобы смягчить жестокое сердце Ф... эс-сальтанэ? Как расчистить этот лежащий перед ним загроможденный препятствиями путь? Обратиться к помощи представителей ислама, прибегнув к бэсту в каком-нибудь почитаемом месте? Или полагаться только на свое мужество?»

Такова была спутанная нить мыслей, которая захватила Фероха целиком, вела его за собой, так что он не замечал уже, что вокруг него происходит.

В те годы тегеранские улицы еще не освещались электричеством. Но, по счастью, в эту ночь прохожему не приходилось опасаться, что он свалится в канаву или в уличную яму, так как в просторах неба светил полноликий месяц.

Ферох добрался уже до своего дома близ Дервазэ-Доулет, но он был так расстроен, что ему не хотелось войти в дом. Прогулка при луне и дивный воздух казались ему нужнее сна. И он, даже не взглянув на ворота своего дома, прошел мимо, оставил за собой Дервазэ-Доулет, вошел в Хиабан Сепехсалара, миновал его и направился дальше, к Дервазэ-Шимран.