Страшный Тегеран - [18]

Но после того, как я целый год ходила в его кабинет и потом как-то пришла и заплатила ему только половину гонорара, потому что у меня не было денег (а он видно понял, что с его знаниями ему меня не вылечить), он сказал:

— Ханум, ваша болезнь ухудшилась. Она неизлечима. Услышав эту фразу, я страшно рассердилась и сказала:

— Что вы говорите? Зачем же вы мучаете и терзаете людей? После всех этих расходов да хождений, теперь, изволите ли видеть, неизлечима!

Но доктор спокойно говорит:

— Сударыня, вы не волнуйтесь и голоса не повышайте, а то я вынужден буду позвать пишхедмета, и он вас препроводит.

Я начала кричать и плакать, а он позвал слугу и меня вывели...

Я решила переменить врача. Но оказалось, что и второй доктор, который жил на Хиабане Чераг-Газ, был как по знаниям, так и по характеру не лучше первого.

В это время отец с матерью задумали ехать в Кербела и оставили меня дома одну.

И я продолжала заниматься любовью с молодыми людьми с базара Хиабана Лалезар.

Однажды наша соседка, которую я считала чуть ли не святой (до того много она постилась и читала намазы), сказала мне:

— Шевкет-ханум, а я знаю, какими ты делами занимаешься. Я покраснела. А она продолжала;

— Послушай меня, брось ты это, так у тебя ничего хорошего не выйдет. А если хочешь, чтобы дела твои были хороши, пойдем со мной. Я тебя провожу в такое место, где ты будешь, как сыр в масле кататься и заниматься с молодыми людьми.

Я поняла, что ей все решительно обо мне известно и запираться не имеет смысла. И я согласилась на ее предложение, а она привела меня сюда, переменив мое имя и назвав меня Экдес. И вот уже скоро два года, как я здесь и должна Нахид-ханум больше сорока туманов.

Об отце с матерью с тех пор я ничего не слыхала и не знаю, что с ними сталось, может быть, попали дорогой в руки разбойников, а может быть, в Кербела что-нибудь с ними произошло, не знаю...

На этом Экдес закончила свою историю.

Чтобы подкрепиться, она взяла с подноса огурец, очистила, разрезала его на четыре дольки и, съев свою, разделила остальные между подругами.

Глава девятая ДЕВУШКА ИЗ БОГАТОГО ДОМА

Очередь рассказывать дошла до Эфет. Как мы уже сказали, ей очень не хотелось рассказывать свою историю, но пришлось подчиниться.

— Я не дочь мясника и не дочь торговца. Я была единственной любимой дочерью одной из лучших семей Тегерана, — сказала она.

Услышав такое начало, все три женщины стали внимательно слушать.

— Жила я в северо-западной части Тегерана. Отец мой уже стар и очень богат. Моя мать безупречная женщина. И отец и мать меня очень любили и баловали.

Чтобы мне было весело, они из всех соседних домов приглашали мальчиков и девочек играть со мной. Даже тогда, когда мне было четырнадцать лет, я все еще не бросала игр. Вместо того, чтобы послать меня в школу учиться, они все поощряли мои игры.

Само собой разумеется, что девушка, которая вместо учения по целым дням только и делает, что играет, должна оказаться совершенной дурочкой, и слепой и глухой.

Единственно, что я умела, — это повиноваться во всем отцу и матери. Этому научила меня моя няня. При этом я не понимала, что повиноваться нужно тоже с умом и тогда, когда это нужно, а не то, что быть всегда и во всем слепо покорной.

Кроме этого, нянька много говорила мне о чудотворных свойствах Жемчужной пушки и научила меня верить этим россказням.

Так как в городе, в высшем обществе, было известно, что отец с матерью, которые меня так любят, дадут за мной огромное приданое, от свах не было отбоя.

Но не знаю почему, несмотря на то, что среди женихов были приличные молодые люди, с хорошим образованием, отец и мать все придирались к каждым пустяковым недостаткам и отклоняли эти предложения.

Наконец однажды к нам явились две женщины. Я тотчас почувствовала, что это, должно быть, свахи, и спряталась. Так и оказалось. Через четверть часа нянька сказала мне:

— Ханум, извольте пожаловать в ту комнату.

Я поднялась, немножко приоделась и вышла к этим дамам.

Через четверть часа дамы уехали. Сердце у меня сильно билось, и какой-то внутренний голос мне говорил, что вступать в родственные отношения с этими людьми не следует.

Но, должно быть, внутренний голос моей матери говорил совсем другое, потому что она тотчас же одобрила этот брак, по ее мнению, «начертанный на моем лбу», и уговорила отца дать свое согласие.

Через неделю состоялось заключение брачного договора. В этот день к нам было приглашено более двухсот тегеранских дам, и агд мой вышел роскошным. На агд[3] приехал и жених, и я увидела, что это очень высокий молодой человек, очень почтительный и тихий, ходит крадучись, кажется, землю боится обидеть.

Я сказала себе, что напрасно так волновалась. Выяснилось, что он служит в министерстве и является помощником начальника счетного отдела. Ясно, что человек, который в столь молодом возрасте занимает такое место, в тридцать, тридцать пять лет будет товарищем министра. Через месяц, когда приданое было готово, отец с матерью дали разрешение на свадьбу.

Свадьба моя состоялась в холодный зимний вечер. Звезды, точно мусульманские красавицы, опустили на лицо покрывало. Шел дождь.