Страшный советник. Путешествие в страну слонов, йогов и Камасутры - [87]

– Да что с тобой? – удивился Имран Хан. – Чего ты так переполошился?

– Ничего, ничего! – быстро ответил я. – Не обращай на меня внимания – просто у нас считается плохой приметой, если заяц перебежит дорогу, да это не более чем россказни старых баб.

Через полчаса мы покончили и с Имран Ханом, и с его красавицей женой, с шеи которой я снял амулет. «Ничего, что я преступил запрет Кали, убив женщину, – думал я, – ведь бесценный амулет в моих руках и мне теперь можно не опасаться за жизнь дочери». Я без конца любовался на него – на эту старую, потертую рупию, которая смутно напоминала мне о чем-то, но я не придал этому значения. Если бы я знал, с какой мукой придется мне потом вспомнить и этот талисман, и искаженное судорогой смерти лицо женщины, с груди которой я снял его! Талисман не принес нам удачи и в нашем походе – нам более не досталось никакой добычи, и, раздосадованные и усталые, мы повернули назад.

Казнь отца

Вскоре после нашего возвращения в Джалоне приехал какой-то англичанин. Он засел во дворце раджи и о чем-то весьма долго с ним переговаривался. Вскоре мы узнали, что речь шла о переходе княжества под власть и защиту англичан. Я не придал этому особого значения, хотя стоило бы, ибо вскоре после отъезда англичанина братству тхагов был нанесен такой мощный удар, который почти положил конец нашему древнему ремеслу.

Как я сказал, англичанин уехал и мы вскоре забыли о нем, так как были заняты подготовкой к свадьбе моей дочери. Как-то днем ко мне пришел один из слуг раджи и передал повеление отцу и мне явиться к нему во дворец. Я напрасно пытался отговориться от этого посещения, ссылаясь на свадьбу дочери. Слуга раджи не принял моих доводов, и в конце концов нам пришлось подчиниться и последовать за ним.

Нас проводили в зал, где раджа вместе со своими царедворцами обычно проводил прием посетителей. Оставив нашу обувь у входа, мы, как подобает, с почтительными поклонами направились к трону раджи, но не успели сделать и несколько шагов, как со всех сторон на нас набросились солдаты, которые схватили и разоружили нас. Я отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук солдат, но бесполезно: мне скрутили руки за спиной, стянув их веревкой так туго, что, казалось, из-под ногтей моих пальцев вот-вот брызнет кровь. Я сдался и позволил солдатам повернуть себя лицом к радже. Мой последний час пришел, и моя судьба, которая была так благосклонна ко мне, теперь внезапно и жестоко подвела меня. На то должна быть воля Аллаха и Кали, подумал я, так есть ли смысл сопротивляться?

Увидев, что я молчу, раджа сам обратился ко мне.

– Амир Али! – сказал он. – Что это такое рассказывают про тебя? Ты, оказывается, закоренелый убийца, тхаг! А я-то считал тебя достойным человеком, украшением сословия купцов! Что ты скажешь на эти обвинения? Говори и попробуй доказать, что обвинения против тебя несправедливы!

– О раджа! – отвечал я. – Хотел бы я знать, какая тварь осмелилась своим грязным языком осквернить доверие между нами. Есть ли во всем твоем городе хоть один человек, который посмел бы сказать хоть слово против меня? Разве я не был предан тебе и честен с твоими подданными? Разве мой отец и я не сделали все для процветания деревень, которые ты передал нам под наше попечительство? Может ли кто-нибудь из находящихся здесь утверждать, что я когда-либо обманул или обидел его? Раджа! Никто не посмеет обвинять нас, так позволь спросить: за что же отца и меня так ославили перед всеми жителями и заставляют стоять здесь связанными, с бородами, покрытыми пеплом позора, в то самое время, когда в моем доме собрались сотни гостей на свадьбу моей единственной дочери?

– Я-то тебя ни в чем не обвиняю, – сказал раджа. – Бог знает, правда ли то, что говорят о тебе некоторые люди, однако против вас есть несколько свидетелей, и я обещал их выслушать и принять решение по вашему делу. Ведите сюда свидетелей! Пусть они выступят по очереди: мы хотим, чтобы все слышали их слова.

Только тогда я заметил среди толпы царедворцев, окружавшей трон раджи, человека удивительного облика – с белой кожей, рыжими усами и бородой и с голубыми глазами. Я немедленно признал в нем англичанина и ощутил новый прилив страха, ибо мне было хорошо известно, что англичане начали в своих владениях успешную борьбу с моими братьями. Теперь, видно, они решили добраться до нас и во владениях раджи Джалоне, которые должны были вскоре отойти под власть английской короны. В зале наступила тишина, и я почувствовал на себе взгляды сотен глаз.

Я посмотрел на отца, чтобы узнать, как он держится в эту страшную минуту, но в его ответном взгляде я не увидел и проблеска надежды, ибо его обычная твердость и сила явно оставили его. Он выглядел как сознавшийся во всем преступник, хотя допрос еще и не начался. Он смотрел на меня каким-то странным, отрешенным взглядом, в котором читались страх и безразличие одновременно. Мне стало нестерпимо жаль отца, ибо его благородный, достойный вид никак не вязался с тем положением, в котором он сейчас оказался. Я отвернулся от него и увидел, как в зал вводят какого-то человека, при виде которого у меня сжалось сердце, будто мне прочитали смертный приговор. Раньше я никогда не упоминал о нем: его звали Сурадж, и он долгие годы сопровождал нас в наших походах – сначала как разведчик, а потом как душитель. Он знал о нас абсолютно все и не преминул выложить историю наших похождений, не прибавив и не убавив ровным счетом ничего. Он вызвался показать все те места, где мы хоронили наши жертвы, сообщил, сколько добычи нам досталось в каждом случае, и закончил свои показания, назвав отца и меня главнейшими предводителями в этой части Индии, по первому зову которых являлись сотни самых отпетых тхагов со всей страны. Он потребовал, чтобы я опроверг его показания, если смогу, но я молчал, ибо он сказал правду и я никак не мог собраться с силами, чтобы дать достойный отпор. Пока я стоял, пораженный страхом и нерешительностью, он с великой злобой напустился на моего отца.