Страшный Париж - [13]

— Теперь, после его смерти, я чувствую, что я его любила, что я только одного его и могла любить. Вот уже два месяца, а я только и могу думать о нем, день и ночь вспоминать каждое его слово, каждое движение… Мне кажется, что он все время около меня, и жизнь для меня все больше теряет смысл без него…

Ее голос звучал однотонно, будто она говорила во сне, будто она обращалась к самой себе и ей было безразлично, слушает ли ее кто-нибудь или нет.

— Что же делать, — сказал я почти резко, — теперь единственное, что вы можете для него сделать, это помолиться за его душу. А вообще, вам просто надо сбросить с себя такие настроения… постарались бы, в конце концов, развлекаться, или сосредоточились бы на какой-нибудь работе.

— Я пробовала, — отозвалась Елена тем же тоном, — пробовала все… Но я могу молиться только губами, не сердцем… я в эти минуты вижу его перед собой, думаю, как мы могли бы быть счастливы, если бы… если бы все случилось иначе… и меня охватывает отчаяние, гнев… бесполезный, бессильный. Нет, какая уж тут молитва… А развлекаться… мне на балу чудится, будто я смотрю на всех издалека, из другого мира… из могилы… нет, я попыталась один раз себя принудить веселиться, и больше не буду. Быть одной все же легче… Но это еще не все, — вдруг перебила она себя, словно возвращаясь к сознанию, — я хотела вам рассказать другое.

На мгновение она замолчала, словно споткнувшись о невидимое препятствие, потом продолжала:

— Я была сегодня у одного человека… о нем говорят, что он колдун. У меня есть подруга, она давно мне про него рассказывала, но я никогда не хотела к нему пойти… потому что я считала, что все это или обман, или грех и что-то скверное… Но теперь мне показалось, что он сумеет мне что-нибудь посоветовать.

— Боже мой! — воскликнул я, — этого еще не хватало! Обращаться к какому-то шарлатану! Да неужели вы, с вашим образованием и воспитанием, можете верить в такую чушь?

— Он не произвел на меня впечатления шарлатана. Трудно мне рассказать… Нас провели в его кабинет… он встал из-за стола нам навстречу… мужчина лет сорока, среднего роста, смуглый, черные волосы, с сединой… Глаза… Это, кажется, у Тургенева у кого-то из героев «колючий» взгляд? Не враждебный, но словно проходящий насквозь. Он ни о чем меня не спросил, взглянул мне бегло на руки и нахмурился (я знаю, что у меня короткая линия жизни: это мне уже не раз говорили гадалки), посмотрел мне в глаза… и так взглянул, будто кто-то стоит за мною… по его лицу что-то прошло, словно страх; он сделал даже шаг назад, и потом сказал… Он какой-то левантинец и по-французски говорит хотя и ясно, но со странными оборотами, иногда употребляя не совсем обычные слова… Он сказал: «Я вижу, что с вами происходит нечто страшное, но мне невозможно вам помочь. Чтобы вырваться от той власти, какая над вами, нужно большое усилие с вашей стороны, или помощь человека, который бы вас любил больше жизни… или священника, человека святой жизни… Молитесь — это лучшее для вас»… Я внутренне удивилась: какой он колдун, если советует молиться? Он, наверное, угадал мои мысли, и на них ответил: «Я — вне религии, но не против нее — смотрите, вы видите эту книгу?» — Я заметила на столе Евангелие. — «Откройте и прочтите, что вам выйдет». Я открыла и прочла: «Соблазны должны войти в этот мир, но горе тому, через кого они входят». «Но зачем гадать по этой книге? — продолжал левантинец. — К чему вмешивать ее в наши мелкие и суетные дела и страсти? Есть иной путь. Всякое вдохновение от Бога: поэт — тот же пророк. Сегодня ночью раскройте книгу любого поэта: до трех раз вы получите ответ на ваш вопрос о том, что с вами происходит. А потом действуйте, как сердце вам подскажет». Он отказался взять от меня деньги, хотя вообще их берет, и мне показалось, что он боялся коснуться того, что шло от меня, и ему хотелось поскорее со мной проститься. Я сейчас от него: вы поймете сами, что на душе у меня неспокойно.

В голосе ее звучало мучительное томление, и мне сделалось нестерпимо жалко эту девушку, которая очутилась перед лицом роковых вопросов. В непроизвольном порыве я взял ее под руку.

— Елена Георгиевна, вы не должны думать обо всей этой ерунде. Надо отдохнуть, стряхнуть с себя такие мысли, и вы увидите, что скоро все пройдет, как дурной сон, и вы будете снова здоровы и счастливы. Жизнь быстро вас утешит, если вы оставите этот дурман; пусть он рассеется, как гнилой туман с болота…

Моя спутница вдруг остановилась и высвободила руку.

— Вот мой дом. Мы пришли.

Я растерянно стал бормотать слова прощания, но она меня удержала.

— Зайдите ко мне.

— Но удобно ли в такой час?

— Я живу с матерью, и она теперь работает ночью, а соседи не будут знать, да им и все равно. Поверьте, что мне сейчас ничего не может быть хуже, как остаться одной. Посидите со мной несколько минут: мне так будет легче.

Я не возражал больше, и мы вошли. Повернувшись к двери налево от главного входа, Елена Георгиевна щелкнула ключом, потом выключателем, и провела меня в изящную комнату, обставленную несколько лучше среднего эмигрантского уровня. Я сел на диван около маленького круглого столика, хозяйка — напротив меня. Она достала из ящика письменного стола коробку папирос, предложила мне, нервно закурила сама, глубоко затягиваясь; через несколько минут ее рука потянулась к полочке с книгами у стены, рядом с нами.