Страшные вещи Лизы Макиной - [12]

Мать ей открыла, и я слышал, как они треплются в прихожей. Лиза очень вежливо представилась и сказала, что если Саша хорошо себя чувствует, то она меня приглашает на выставку. Пока они обсуждали мое здоровье, я лихорадочно пихал под диван тарелку с недоеденным ужином и кожурки от апельсинов. Успел кое-как накрыть диван одеялом, убрал пепельницу и смахнул в ящик все, что валялось грудой на столе. Кинул в шкаф ботинки, треники и лишнюю подушку. После этого проклятый гроб В не захотел закрываться, пришлось придвинуть к нему кресло.

Когда нагнулся под диван, снова стрельнуло в затылке. Последние две недели башка ныла беспрерывно, далее брал у матери таблетки, но когда уезжал по делам, вроде отпускало, и я забывал. А тут два дня из дому не выходил, так опять разболелась...

Сам не знаю, чего так суетился, наверное, немножко стыдно стало за все мои подозрения. Мать говорила с Лизой странным таким голосом, какой у нее бывает, в особых случаях. Особые случаи — это когда моя мама чем-то ошарашена. Ясный перец, она никак не ожидала, что кто-то может меня позвать на выставку. Она вообще от моих друзей ожидает одни пакости, но это ее проблемы. Короче, когда они обе заглянули ко мне, у матери было такое лицо, будто ей сообщили, что меня без конкурса приняли в университет.

— Привет, — сказала Лиза. — Я знаю, что ты к нам звонил, но папа очень устает после работы и не хочет никому открывать. Понимаешь, он немножко побаивается в таком большом городе...

Я ощутил, что краснею, и вдобавок опять вспотел.

— Фигня, — говорю, — то есть ничего страшного. Просто я это... Ну, короче, ты проходи.

Она прошла, села в кресло и глядит на меня. А у меня снова, как при первой нашей встрече, такое чувство, точно... Ну, точно мы заговорщики какие, болтаем об одном, а подразумеваем совсем другое. Словно мы уже так давно друг друга знаем, что все дела давно обкашляны. Лиза снова оделась как рыбак перед выходом на лунку. Темные джинсы, темная кофта, бурая какая-то куртка — ни одной яркой, модной тряпки. И на шее, даже в комнате, шарф.

Я чего-то заметался, как перед английской королевой, — не могу придумать, чем ее занять, и сам от себя офигеваю. Ну никогда такого не случалось, чтобы какая-то корявая чувиха меня краснеть заставляла. И со Светкой реально колбасились, и даже с Дудичевой, хотя она Гошина ровесница и в медицинском учится. Дудичева сама мне сколько раз звонила, звала на дискач, но я ее подальше посылал...

А эта сидит и улыбается, типа, прикалывается надо мной.

Тут я врубился, что Макина ни разу не посмотрела по сторонам, как все нормальные люди делают.

Комната вся в плакатах, журналов до фига, модельки на полках, и стереосистему мне Гоша клевую собрал. А ее словно ничего не колышет, хоть бы из вежливости диски потрогала. Руки на коленках и не шевелит ими.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Лиза, и вдруг оказалось, что кофта у нее не застегнута, а под кофтой такая штука, типа майки, но с закрытым воротом. — Последние три дня проходит интересная выставка, я хотела тебе предложить составить мне компанию.

— Нормально чувствую, — отвечаю. — Только голова болит. Сейчас таблетку выпрошу и пойдем.

И зачем я это ляпнул — сам не пойму. Ну кто за язык тянул? С ней, с Макиной, и прошлый раз так было, много лишнего наговорил. Топчусь на месте и чувствую, что краснею, как последний кретин. Из-за этой майки, что на ней сегодня надета. Просто не знаю, куда глаза девать. Грачиха, например, та сразу засекала. Наоборот, еще и придвигалась поближе, чтобы подразнить, хотя у нее смотреть особо не на что было. А у Макиной все при всем, а ведет себя так, будто не понимает, что ее пощупать хочется.

— Может быть, тебе надо померить температуру?

Тут Лиза привстала, кофта совсем сползла, и я увидел ее пухлые руки почти целиком. Обеими руками она оперлась о подлокотники — крепкие такие запястья, толстые, не обхватишь, и, разумеется, никаких следов уколов на локтях. Почему-то мне померещилось, что она нарочно такую кофточку надела и не для того, чтобы соблазнять меня, а чтобы локти показать. Ну я и пялился, как дурак...

— Нет у меня температуры.

Я пропихнул голову в джемпер, а мать — тут как тут, ушки на макушке:

— Саша, как не стыдно, хоть бы чаю гостье предложил! Простуда у него действительно прошла, а вот голова побаливает уже третью неделю. Он ведь такой, ни за что не признается, когда что-то болит, клещами из него тянуть приходится...

Гляжу — а они уже чуть ли не под ручку в кухню вместе идут и воркуют, и мать Лизке печенье придвигает, и сама, похоже, тут надолго обосновалась. Ну, в мои планы это никак, понятное дело, входить не могло — не терплю, когда в мою жизнь нос суют. Я начинаю матери делать знаки, покашливать, мол, мы сами как-нибудь с чайником справимся, не обваримся, мол, а ты топай к себе, не отсвечивай!

Куда там! Обычно мама меня с полутыка понимает, да и я ее далее на расстоянии слышу: если сосредоточусь, могу почти точно сказать, в каком месте города она находится и что делает. Мы с ней это проверяли, мать говорит, что мы эти... Забыл, вроде симбиоза, потому и лаемся так часто... А сегодня она меня ну никак понимать не хочет, ля-ля-ля с этой толстухой, а мне только улыбочки шлет. Ну, блин, невесту нашла!