Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути - [6]

– Как прошел день? – спросила она, словно его ответ мог вернуть ее к нормальной жизни.

– О, вполне по-деловому.

– Что обсуждали на этот раз?

– Массу идей, которые, безусловно, можно эффективно использовать.

Дорин поняла, что муж не хочет высказывать своего истинного мнения, чтобы его не подслушали. Ей мучительно хотелось, чтобы он оказался рядом, особенно когда он спросил: «Ну а у вас как день прошел?»

– Наш день?

Дорин не решилась рассказать ни о своих страхах, ни о своих поступках, ими продиктованных.

– Легко представить, – сказала она. – Библиотека и парк.

– Ну, следовательно, все благополучно, – ответил Губерт, и Дорин поняла по голосу, что он несказанно этому рад. – Дашь мне поговорить с нашим героем?

Когда она переключила на громкую связь, он спросил:

– Ты заботишься о нашей бабушке?

– Да, дедуля, – так важно и радостно ответил Бенджамин, что Дорин пришлось подавить нервный смех.

– Ну, что ж, молодец, продолжай в том же духе. Еще две ночи, и я приму у тебя пост.

Окончив разговор, Дорин обратилась к Бенджамину:

– Хочешь еще лучше позаботиться о бабушке?

– Да, – торжественнее прежнего произнес малыш.

– Тогда будешь спать со мной в комнате, пока не приедет дедушка. И нам будет не скучно, если проснемся.

Не слишком ли она над ним трясется? Иногда она раскаивалась в том, что не дрожала так же и над Анной – наверное, есть ее вина в том, что Анна выросла такой уязвимой, что она не смогла уберечь ее, защитить от смерти. Решившись, Дорин перетащила кроватку в большую спальню, Бенджамин энергично ей помогал. После купания она уложила его в кровать и посидела рядом, почитала про Золушку, выбрасывая из сказки все неприятные подробности, потом спустилась вниз, прихватив приемник «радионяни».

Читать Дорин не могла. Слишком нервировала тишина в приемнике и по всему дому. Вскоре она решила ложиться, но вместо этого неожиданно для себя села за ноутбук. Румпельштильцхен было не единственным именем, в различных версиях старой сказки это существо называли по-разному, и Дорин повторяла имена, пока они намертво не застряли у нее в памяти. Было стыдно, что она ведет себя, как выжившая из ума старуха, но разве можно хоть чем-то пренебречь ради спасения Бенджамина? Убедившись, что помнит имена, она на цыпочках пробралась к кровати.

Когда она забиралась под одеяло, Бенджамин прошептал что-то и затих. Дорин была уверена, что не сможет сомкнуть глаз, но проснулась в полной темноте уже перед самой полуночью. Поглядев на часы, она услыхала голос:

– Ты, стало быть, пыталась угадать мое имя? Пробуй все, что твоей душеньке угодно.

Голос был ближе к ней, чем к детской кроватке – возможно, он просто звучал у нее в голове. Прищурившись, чтобы лучше видеть, Дорин не заметила в комнате никаких незнакомых предметов, кроме кроватки.

– Ты нас оставишь в покое, если я назову тебя по имени? – спросила она так тихо, что едва слышала сама себя.

– Попробуй.

– Может, тебя зовут ведьма Вупити Стури?

– Не в этой жизни, – раздался издевательский фальцет.

– Ну так Том-Тит-Тот.

– И не тот, и не Том, и не для твоих титек.

– Тихогром – Руидокведито.

– Мимо, даже если бы ты сумела правильно это произнести.

Отвергнув и все остальные попытки, голос вкрадчиво произнес:

– А в суде ты не хочешь навести справки?

Дорин инстинктивно насторожилась.

– Тебе-то это зачем?

– Пусть убедятся, что в их протоколах нет имени свидетеля, глядишь, и назначат повторные слушания.

Неспроста интуиция подсказывала ей, что звонить в суд не нужно, похолодев, поняла Дорин.

– А тебе-то какая разница?

– Может, решат, что им нужно поговорить с отцом и дать ему шанс.

– Ну нет, – в гневе Дорин забыла о страхе, – ты им такое не подскажешь.

– Исключено. Больше меня никто не может услышать.

В кроватке заворочался Бенджамин – возможно, разбуженный вскриком Дорин, – а голос зазвучал снова:

– Я все же оставляю тебе знак. Или, может, ты думаешь, что сама все это творишь?

– Нет, не думаю, – начала Дорин… и почувствовала, что разговаривает сама с собой.

Чутко вслушиваясь в тишину, пытаясь обнаружить признаки чужого присутствия, она бодрствовала, но наступил момент, когда усталость взяла свое, и проснулась Дорин уже засветло, под утреннее бормотание Бенджамина. Только окончательно стряхнув сон, она вспомнила, почему детский голосок нынче слышится ближе обычного, но это не помогло лучше понять, что он там лопочет. Ну в самом деле, не мог же он выговаривать «Воин, верь паре, цеп лжет», не говоря уж про «Отрежь в павлине перец». Малыш, встретившись с ней взглядом, тут же что-то стал радостно рассказывать ей, но Дорин невольно осматривалась в поисках знака. Возможно, он оставлен не в этой комнате, если все это вообще не плод воображения смертельно испуганной немолодой женщины.

Внизу она тоже не обнаружила ничего необычного. Бенджамин снова пожелал смотреть на поезда, но по дороге был непривычно молчалив, словно не встретил ничего, заслуживающего комментариев. Мальчик не удостоил вниманием даже фигурку гнома, выглядывавшего из-за сетки на теннисном корте (прежде Дорин ее никогда не замечала – наверное, гнома каким-то образом скрывала проволочная ограда). Положим, не так уж удивительно, что его не заинтересовал странный куст на площадке для гольфа, похожий на торчащий клок нечесаных волос, но чтобы Бенджамин не высказался по поводу детской фигурки, мелькнувшей и тут же пропавшей из виду, когда они миновали школу? Дорин была удивлена, вскользь заметив в магазине ребенка без взрослых, да еще и не один раз, но сочла, что эти видения – следствие почти бессонной ночи, как и кривая физиономия, глянувшая на нее из витрины антикварной лавки и нырнувшая в вазу. «Разбойник в кувшине», – возгласил Бенджамин, обретя, наконец, дар речи, хотя Дорин предпочла бы, чтобы он еще немного помолчал.