Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути - [4]

– Он еще и не ложился, – ответила Дорин, переключаясь на громкую связь, – Слышишь, кто это, Бенджамин?

– Дядя. – Но когда Губерт поздоровался с Бенджамином, голосок мальчика зазвучал куда радостнее: – Дедуля!

– Как дела у молодой смены? Еще всего три ночи, и мы с тобой увидимся.

– Смотри, ночи!

– Ну да, три ночи. Ты слушаешься бабулю? Присматривай за ней и следи, чтобы с ней не случилось ничего плохого, пока я на совещании.

На миг Дорин показалось, что малыш встревожен.

– Ничего плохого.

– Ничего не случится, – уверила его Дорин. – А теперь пожелай дедушке спокойной ночи. Он устал и хочет отдохнуть.

– Спокойной ночи, дедушка, – произнес Бенджамин с таким воодушевлением, что бабушка и дед дружно рассмеялись.

Перед купанием внук помогал Дорин убирать игрушки.

– Горячо, – серьезно сказал он, когда Дорин проверяла воду, а потом: – Теперь нет.

Дорин едва ли могла назвать себя религиозной – она уделяла этому аспекту даже меньше внимания, чем ее родители, оттого-то, видно, ее молитвы за Анну, казалось бы, такие истовые, не достигали цели – и все же каждый раз при виде Бенджамина, сидящего в ванночке, ей невольно приходили на ум купель и крещение. Дорин вытерла внука, расцеловала и поклялась себе оберегать его, пока жива – пусть это и звучало как-то напыщенно.

Дорин помогла малышу надеть ночной комбинезон, затем уложила его в кроватку. Сидя рядом, она перелистывала страницы старой книги Анны, и взгляд ее упал на заглавие одной из сказок. Той, которую Анна любила больше всего. Неудивительно, что Дорин привиделось во сне нечто подобное, но сейчас ей не захотелось читать Бенджамину именно эту историю.

– Много лет тому назад, – начала она вместо этого, – жил-был бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку – Гретель…

Печь и страшную опасность, грозившую детям, она пропустила. Дети были спасены, и Бенджамин безмятежно заснул. Дорин выключила свет, а приемник «радионяни» унесла вниз и, пока ужинала, держала его перед собой на кухонном столе. День с Бенджамином утомил ее, как обычно, но иного она для себя и не хотела бы. Легла Дорин рано.

Проснулась она внезапно, как от толчка, и сразу заметила нули на циферблате – прикроватные часы показывали полночь. Не хватало еще, подумала она, чтобы это вошло в привычку – просыпаться каждую ночь в одно и то же время, – и тут раздался голос. Он звучал так приглушенно, будто раздавался у нее в голове.

– Это снова ты? – прошептала, или подумала, она. – Чего ты хочешь на этот раз?

– Того, что всегда получаю.

– В сказке ты это не получил, верно? Потому что твое имя угадали.

– Ты об этом старье? Не верь всему, что читаешь.

– А что, разве тебя зовут не Румпельштильцхен?

– Это просто сказочка. – Издав сдавленный смешок, похожий на дребезжание множества мелких зубок, голос продолжал: – Кое-что там правда. Я знаю, когда нужен.

– Тогда ты должен понимать, когда совсем не нужен.

– Твоей дочке был нужен, когда ей потребовался свидетель.

– Не смей о ней говорить. – Дорин даже удалось выдавить смешок. – Что я вообще с тобой разговариваю? Ты же просто сон.

– Ты что же, до сих пор думаешь, что спишь? – Голос определенно был оскорблен. – Увидишь. Будет еще один знак.

И он пропал, оставив ее одну. Впрочем, Дорин до сих пор сомневалась, что он вообще был. Вдруг она поймала себя на том, что не может вспомнить свидетеля по делу Анны, давшего тогда показания в ее пользу. Он жил этажом ниже под их с Денни квартирой и подтвердил, что Денни избивал и жену, и ребенка. Сейчас Дорин, как ни старалась, не могла припомнить ни имени его, ни даже внешности, разве только то, что ростом он был намного ниже среднего, почти карлик.

Когда проснулся Бенджамин, апрельское солнце поднялось уже высоко. Она лежала, наслаждаясь причудливым монологом ребенка, пока не задумалась над тем, что его болтовня звучит еще более странно, чем обычно. Ну не мог же он в самом деле выговорить подобное: «Жертва – овен, цепь перил», а тем более «В пол венец пережарить». Почудится же такое… Бормотание звучало необычно, голос словно был удален – он раздавался издалека, и Дорин вдруг представилось, будто внука от нее уносят. Она выскочила из постели и со всех ног, чуть не упав по дороге, метнулась в соседнюю комнату.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов и застряла, наткнувшись на препятствие. Бенджамин, по крайней мере, был у себя в кроватке и сонно заулыбался, когда Дорин протиснулась в комнату. У двери валялся пластиковый микрофон, в нескольких метрах от его места на полке, оторванный от провода. Дорин подняла его с пола, руки у нее ходили ходуном.

– Кто его сюда бросил, Бенджамин? – спросила она ласково.

– Дядя, – ответил ребенок с едва заметной ноткой вызова. – У дяди зубы.

– О чем ты?

– Мно-ого зубов. – И словно демонстрируя, как их много, мальчик широко открыл рот и пальцами растянул углы, сделав его еще шире. – Много, – повторил он. – Ходит, когда я сплю.

Дорин очень хотелось бы думать, что внук хвалится собственными зубами.

– Помнишь, что я тебе сказала про того дядю?

– Приходит, когда я сплю.

Дорин начала расправлять его одеяльце, когда в голову ей пришла новая мысль.