Страшные истории Сандайла - [51]

С этими словами она показывает на Двадцать Третью.

Я всегда стараюсь не смотреть на ее хвост. Это поистине ужасно, потому что ты, сам того не желая, понимаешь, какой кошмар ей пришлось пережить, чтобы он таким стал. Он у нее не купирован и длиннее, чем обычно у ротвейлера. Но его кто-то отрезал. Лысые проплешины на шкуре показывают, где это пытались сделать в первый раз. И попыток таких было немало.

Никто и никогда, даже Мия, в жизни не прикасаются к хвосту Двадцать Третьей.

– Знаешь, – после небольшой паузы продолжает она, – если тебе действительно интересно, ты можешь принять в этом более активное участие. Тебе можно выделить нового пса, которого ты будешь тренировать…

– А койота можно? – осторожно спрашиваю я.

– Тебе этого правда хотелось бы? – спрашивает Мия. – Если да, считай, что договорились.

Мы обе стараемся проявлять сдержанность и спокойствие. Стена рухнула. Мия вытирает лицо, будто ей залил глаза пот.

– Мия, – говорю я, – тебе здесь одиноко?

Она смотрит на меня задумчивым взглядом, словно в самом деле размышляет над моим вопросом. Она не говорит: «Какая глупость, ведь здесь вокруг полно людей». В отличие от большинства взрослых, Мия не пытается отделаться от тебя или одурачить.

– Иногда да, – отвечает она, – но часто я чувствую себя очень счастливой. Думаю, в качестве компенсации это вполне себе ничего.

Она кладет пульт управления на выжженную землю, достает из кармана широких рабочих брюк желтый мяч, обращается к собаке и говорит:

– Давай, девочка, сегодня ты вполне заслужила немного поиграть.

Двадцать Третья садится, навострив уши. Мия с силой бросает мяч. Собака распрямляется, как пружина, прижимает уши к голове и несется за ним. Мия поднимается и мчится за ней. Ее можно принять за самую обычную женщину, которая ясным днем забавы ради резвится со своей собакой только из желания весело провести время. Двадцать Третья галопом летит обратно к Мии, сжимая в зубах мяч. Затем падает на передние лапы, будто собираясь помолиться, и замирает у ее ног. Мия треплет ее по загривку и швыряет мяч опять. Я пытаюсь приглядеться к Мие – именно приглядеться, а не скользнуть взглядом, будто на вещь из числа тех, которые окружают нас каждый день.

Она высокая, сил ей явно не занимать. Лицо как у миловидной лошадки – удлиненное, с тонкими чертами и с большими глазами. Она шествует по миру с таким видом, будто он ей принадлежит. И даже в самых обычных джинсах и футболке всегда добавляет какой-нибудь цветной мазок в виде красных шнурков на кроссовках, серебряного гребешка в волосках или сережек в форме длиннохвостых попугаев, которые выделяются на ее темной коже ярким зеленым пятном. Это что-то вроде тайного знака, напоминания о том, что без нее Сандайл просто немыслим. По Мии сразу видно, что в жизни она повидала немало. Но в двадцать лет она отказалась от всего, что только можно, обосновалась в пустыне с четой вдвое старше ее и их вечно обиженными близняшками, чтобы изучать собачье дерьмо.

Пульт управления покоится на земле у моей левой ноги. Я легонько пинаю его носком кеды. На нем шесть кнопок. Это базовые команды. Лучше всего собаки откликаются на самые простые. «Налево», «направо», «ищи», «сидеть», «ко мне» и «взять».

Кнопка «взять», расположенная в левом верхнем углу, раскрашена в красную и зеленую полоску, как леденец. Я тяну к ней палец, но не нажимаю. Достаточно и того, чтобы задержаться в этом моменте, когда можно сделать, а можно и нет. «Взять». Мия никогда не умела добиваться от них выполнения этой команды. Слишком уж она для них сложна.

– Хочешь попробовать? – с улыбкой спрашивает она. – Такое упражнение может пойти ей на пользу.

– Давай!

Помимо моей воли меня охватывает возбуждение. Обычно Мия, пытаясь приучить собак к команде «взять», нас на пушечный выстрел не подпускает.

Она выносит из сарая кролика. В действительности никакой это не кролик и даже ничуть на него не похож. Как и на человека. Это лишь старая рубашка, привязанная к деревянной рамке.

Мия располагает его в гуще деревьев вдали, подводит к нему Двадцать Третью и тычет ее носом в рубашку. А когда возвращается в огороженный забором периметр, псина бежит за ней, скаля зубы и поднимая глаза, надеясь привлечь ее внимание. Но Мия тихонько ее отталкивает и запирает ворота. Натаскивая собак на команду «взять», пусть даже и безуспешно, она всегда отгораживается от них забором. Двадцать Третья просовывает в ячейку рабицы нос и скулит.

– Давай, девочка, ты сама знаешь, что тебе понравится.

Потом поворачивается ко мне и спрашивает:

– Ну что, готова?

Я нажимаю красно-зеленую кнопку. Двадцать Третья напрягается всем телом и черной стрелой устремляется вперед по серовато-коричневой земле. Мне кажется, что я чувствую запах ее пасти, заплывшего жиром тела и слюны. Кружится голова, но в груди трепещут крылышками бабочки возбуждения. Мия хватает меня за руку. По тому, как нервно подрагивает ее ладонь, я чувствую, что мое возбуждение передалось и ей.

Но Двадцать Третья пробегает мимо «кролика», замирает у подножия дерезы и начинает лаять. В синее небо стрелой рвется испуганная птичка. Я нажимаю красно-зеленую кнопку опять, но Двадцать Третья лишь прыгает на месте, гавкая на воробья, уже превратившегося в далекую точку в измученном небе.