Страшные истории Сандайла - [10]

Я держу себя в руках.

– Ступай лучше к Колли, она о тебе спрашивала.

Он в замешательстве замирает, в его глазах мелькает смущение. Этот взгляд мне хорошо знаком. Ему что-то нужно. Ему явно что-то пришлось не по душе, и он вот-вот меня об этом спросит.

– Я не смог найти лекарство, – говорит Ирвин, – ты же знаешь, что мне надо принимать его каждый день в одно и то же время. Ты что…

– Я спрятала его в шкафчике в ванной за большим тюбиком вазелина, – отвечаю я, – надеюсь, ты его найдешь.

Муж заходит сзади, и я не успеваю ничего понять, как уже оказываюсь в его власти. Он закидывает руку и слегка касается предплечьем моего горла – не давит, а лишь слегка задевает в предупреждающем жесте. Другой рукой перекрывает мне свет. На миг мне кажется, он хочет просто закрыть мне глаза, как подкравшийся сзади ребенок. Но тут в душе вспыхивает страх, что его пальцы сейчас скользнут мне в глазницу, схватят указательным и большим глазное яблоко и тихонько его вытащат. Я ахаю и бью его по рукам. Вместо крика из груди вырывается сдавленный хрип. Но рука Ирвина лишь реет у меня перед лицом. Он дышит мне в ухо, обдавая запахом спиртного.

– Я тоже надеюсь, что найду.

С того дня он меня пальцем не трогает, но любит подходить очень близко.

Колли тогда было девять, Энни шесть. Мы с Ирвином цапались хуже некуда. И наши баталии уже тогда длились целые дни. Мы шипели друг на друга каждый раз, когда думали, что девочки нас не слышат. А по ночам, стоило им лечь в постель, орали, ревели и швыряли друг в друга все, что попадет под руку. Порой будили их, и тогда Энни плакала. Но потом вновь засыпала без всякого труда, будучи слишком маленькой, чтобы и правда что-то понять. Колли всегда была сообразительной. Она все понимала, но никогда не плакала и ничего не говорила.

Как-то вечером, когда она смотрела в гостиной телевизор, я вошла на кухню, где он ждал меня за дверью, неподвижный, как столб. Я зашептала ему какие-то обидные слова, дабы выпустить немного накопившейся внутри желчи. Ирвин протянул руку и с такой силой ущипнул меня за переносицу, что у меня явственно хрустнул хрящик. Яростным потоком нахлынула боль. Я открыла рот, чтобы закричать. Но потом вспомнила, что в соседней комнате Колли, подумала, что делать этого нельзя, и усилием воли забила вопль обратно в горло. Да так и застыла, со слезами на глазах, зашедшись в безмолвном крике. Крови было совсем немного, однако нос следующие пару дней был распухшим и размякшим, превратившись в некое подобие сливы. Энни тянула к нему ручки, без конца приговаривая «фу-фу».

На следующий день была суббота. Мы, как обычно, собирались с Гудвинами в боулинг. А поскольку была очередь Ханны и Ника пить, мы с Ирвином взяли две машины, чтобы хватило места для обеих наших семей. Я решила сесть в джип вместе с Энни. Колли наблюдала за нами с крыльца, дожидаясь, пока Ирвин закончит какие-то свои домашние дела. Когда мы куда-то уезжаем, в самый последний момент Ирвин вспоминает, что чего-то не сделал. Не вытащил посуду из посудомоечной машины, не повесил картину, кому-то не позвонил. Так он демонстрирует свою власть, заставляя меня ждать и без конца наливаться злостью по мере того, как мы все больше опаздываем на запланированное мероприятие. К тому же у меня такое впечатление, что ему, дабы вообще что-то делать, требуется адреналин, который он как раз черпает в таких вот неотложных делах.

Энни всегда ездила со мной, а Колли с Ирвином, и такой вариант казался нам совершенно естественным. Но в этот раз я остановилась и позвала Колли.

Когда муж вышел из дома, обе девочки уже сидели в моем джипе – Энни на детском сиденье, Колли пристегнулась сзади.

– Пока, Ирвин, – сказала я, включила заднюю передачу и покатила по дорожке.

На его лице отразился ужас. Он подумал, что я забираю его дочерей. «Отлично, – подумалось мне, – теперь чувствуешь, каково это?»

– А почему я не поехала с папой? – спросила Колли.

– Потому что мне захотелось провести немного времени с тобой, – ответила я.

Всю дорогу к боулингу внедорожник ехал за нами по пятам. В зеркало заднего обзора я видела, как он скрючился за рулем. Его глаза буравили меня двумя булавками ярости. Рядом с ним хохотали Гудвины.

Была суббота, когда все отправляются отдыхать всей семьей, в боулинге царил радостный гам. Я подождала, пока Гудвины были слишком заняты обувкой, и сказала Ирвину на ухо: «Ты больше меня пальцем не тронешь, никогда в жизни». Он с бесстрастным видом кивнул – один-единственный раз. И тогда я с удивлением поняла, что одержала победу.

Когда мы вернулись домой и уложили детей, я лежала и слушала возню Ирвина в ванной. Я никогда не хожу в туалет, примыкающий к спальне. Не понимаю, зачем это надо. Какой смысл опорожнять кишечник в непосредственной близости от кровати, где ты спишь? Мне нужно, чтобы эти два занятия отделяли как минимум две двери. Для меня это одна из причин любить пригороды. Здесь мы как будто бестелесны.

Когда Ирвин вышел, я села. Не надо было ложиться в постель, ведь мне так не нравилось смотреть на него снизу вверх.

Он горестно улыбнулся, посмотрел на меня и приподнял бровь. Мои губы тоже расплылись в улыбке облегчения.