Страшные истории дядюшки Монтегю - [15]

Томас протянул руку и дотронулся до деревянной фигурки. Обезьяна не стала ему мешать и только неотрывно смотрела ему в глаза. Крайне довольный собой, Томас схватил статуэтку, прижал добычу к груди и повернулся, чтобы уйти, но уткнулся в старьевщика. Тот схватил его за руку, а обезьяна разразилась громким дребезжащим смехом. Во всяком случае, Томас сначала решил, что смеялась обезьяна. Но потом он увидел, что рот у нее плотно закрыт – а смех все не умолкает.

Старьевщик в упор посмотрел на Томаса.

– Я просто хотел посмотреть, – принялся оправдываться Томас. – Вот, заберите!

– Как бы не так, мой друг, – возразил старьевщик.

К смеху присоединился неясный гомон, и вместе они звучали все громче.

– Отпустите меня, или я все расскажу отцу!

– Увы, мой мальчик, – сказал старьевщик. – Мне очень жаль, но я думал, что на твоем месте окажется твой отец. Мне и в голову не приходило, что придется отдать эту штуку мальчишке вроде тебя. Но правила придумал не я. Ты сам потом поймешь. И в свой черед поступишь точно так же. Если надо будет, всучишь ее хоть своей родной матери.

На его лице застыла измученная улыбка. Он отдувался, как будто только что сбросил с себя огромный груз. По лбу струйками стекал пот.

В ушах Томаса звучал гомон голосов. Это было похоже на то, как если бы тысяча человек говорила разом: шушукались, что-то бубнили, кричали, передразнивали один другого. Они перекрикивали и заглушали друг друга, их голоса сливались в общий скрежещущий шум. Из-за него Томас с трудом слышал старьевщика.

– Ты должен кое-что твердо запомнить, мой мальчик, – прокричал тот, перекрывая хаотический хор голосов. – Слушай внимательно. – Он еще крепче сжал Томасу запястье. – Ее нельзя продать. Нельзя никому отдать и выбросить тоже не получится. Кто-то должен ее у тебя забрать. Сам, по собственной воле. А ты должен ему изо всех сил мешать, иначе она останется у тебя.

– О чем вы говорите? – вскричал Томас. – И откуда этот шум?

Но едва задав последний вопрос, Томас уже знал на него ответ: шум исходил от резной головы демона.

– Эта трижды проклятая вещица попала мне в руки двадцать два года назад в цитадели древнего Танжера[4], – продолжал старьевщик, еще сильнее повысив голос. – Под страхом смерти я отобрал ее у несчастного, которого потом все равно убил за то, что он отдал мне ее, хотя ему было известно, что она из себя представляет. Тогда я не знал, что этот демон имеет почти неограниченную власть над людьми. – Он посмотрел на резную фигурку и поморщился, словно от воспоминания, которое хочется поскорее стереть из памяти. – Ума не приложу, чем она мне тогда так приглянулась, и вообще, похоже, это не мы ее выбираем, а она выбирает нас. Я просто понял, что она должна быть моей. Желаю тебе, парнишка, избавиться от нее скорее, чем я. На самом деле очень тебе этого желаю.

У него на лице промелькнуло – и тут же исчезло – что-то похожее на сожаление. Он наклонился ближе к Томасу, но даже так Томас лишь с напряженным усилием разбирал, что он говорит, – мешал назойливый шум, исходящий от деревянного демона. Постепенно голоса, из которых складывался этот шум, начали синхронизироваться, как будто все они говорили одно и то же, но пока что вразнобой. Сквозь общую какофонию стали прорываться отдельные складные слова и фразы.

– Не надо его слушать…

– Слабак, слабак, слабак…

– Убей его…

Из-за этого Томасу с трудом удавалось сосредоточиться на словах старьевщика.

– Если любишь своих родных, немедленно уходи от них, – говорил он. – Ты услышишь про них такое, чего тебе не захочется знать. Ты и ведать не будешь, правду тебе говорят или ложь. Но это уже не будет иметь значения: услышанное отравит все вокруг. Если любишь родных, уходи – и подальше. Если не уйдешь, он заставит тебя мучить их. – Старьевщик отступил на шаг и покачал головой, при этом у него что-то щелкнуло в шее. – А теперь прости меня, я должен идти, пока этот дьявол не передумал.

– Давай же! – воскликнул демон. Разные голоса теперь слились в одно гулкое целое. – Беги! Да-да, беги, презренное ничтожество! Беги, пока есть такая возможность!

Старьевщик повернулся и зашагал прочь, бросив свою тележку. Чуть спустя обезьяна соскочила на землю, в несколько прыжков догнала хозяина, взобралась к нему на плечо и, обернувшись, еще долго и пристально смотрела на Томаса.

Деревянный демон тем временем выкрикивал омерзительные вещи про его матушку и мистера Рейнольдса из университетской библиотеки. Они больно задели Томаса, хотя он сам давно уже подозревал что-то в этом роде, но сформулировать подозрения ему недоставало духа.

– Ты же знаешь, что это правда! – прокричал демон и залился дребезжащим смехом. – Но ты можешь хорошенько их проучить. Сделать так, чтобы они пожалели. Чтобы поняли, как отвратительны их поцелуи и их ложь. Проучи их, Томас. Они заслужили наказания. Заслужили того, чтобы вранье встало им поперек горла!

Томас зажал уши ладонями, но это не помогло. Тут на крыльцо своего дома вышла старая миссис Паттерсон. Она поморгала, привыкая к яркому солнцу, и уставилась поверх калитки на Томаса. В первый момент Томас решил, что ее внимание привлекли вопли демона, но скоро понял, что она их не слышала, как не слышали демона Томас с родителями, пока его омерзительные речи были обращены к старьевщику. Должно быть, на его-то, Томаса, громкий голос и вышла миссис Паттерсон. Стоя у своей калитки, она озабоченно старалась что-то сообщить Томасу, который не мог разобрать ни слова, оглушенный криками демона: тот вопил о ребенке миссис Паттерсон, рожденном вне брака и брошенном ею в работном доме, где без любви и заботы его неминуемо ждала скорая смерть.