Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - [5]

Что же до отношений с миром и массовых представлений о Западе, то искусственно создан и рутинно поддерживается образ России, окруженной тотально враждебным ей миром; этот мир спит и видит, как бы лишить страну ее суверенитета, ввести в ней «внешнее управление». Плацдармами для коварных западных инструкторов служат страны-сателлиты, прежде всего Грузия и государства Балтии; традиционно враждебна Польша; выход один – наращивать и совершенствовать оружие, использовать природные ресурсы для политического воздействия, а не только для зарабатывания денег, искать союзников в лучшем случае среди азиатских тигров, а в худшем – среди энергетических монстров вроде Венесуэлы.[4]

Все это так. И тем не менее Россия, в отличие от Союзной Югославии, удержалась от самого опасного из имперских соблазнов, который подстерегал ее на сломе эпох: не начала военные действия против «беглых» республик. Чеченский синдром, при всем его ужасе, так и остался локальным явлением, не дал метастазы по всему периметру границ. Да, наши военные подыгрывали Абхазии и Южной Осетии в их конфликте с Грузией. Но полномасштабной войны с Тбилиси не было. Да, мы поставляли вооружение в Карабах и тайно торговали оружием в Приднестровье. Но непосредственного, организованного, армейского участия в боевых действиях за пределами России не принимали. Что сохранило стране шанс на иной вариант развития событий. Федеративный. Пускай не сейчас. Пускай не сразу. И навсегда осложнило имперский комплекс здоровым инстинктом общенационального самосохранения.

Это очень важно подчеркнуть. Полноценный носитель имперского сознания ставит величие Империи выше любых интересов, даже выше собственной малой жизни. Большинство россиян на словах требуют восстановления «Великой России», считают обширное пространство нашей основной исторической ценностью. Но на деле жертвовать чем-либо ради сохранения этого масштаба не готовы. А что это за общественная ценность, за которую нация не готова платить? Это не ценность, а фикция.

Более того – те самые элиты, которые всерьез говорят об угрозе «внешнего управления», сами по себе настроены глубоко прозападно. Им нужно, чтобы Россия была членом ВТО. Им нужно, чтобы их дети на равных правах с выходцами из лучших европейских семей учились в женевских лицеях и английских университетах, деньги вращались на мировых финансовых рынках, а частный визит за границу не заканчивался арестом в Америке и экстрадицией в Швейцарию, как это случилось с Павлом Бородиным и Евгением Адамовым. Нынешние наши властители – сторонники империи на словах, а может быть, и в мыслях, но глобалисты на практике. А Россия – федерация, до сих пор управляемая имперскими средствами, но уже не империя по своему духу. И значит, мягкий авторитаризм, который был бы так удобен для решения задач, поставленных перед Россией извне, совершенно не подходит для решения тех реальных проблем, которые она с необходимостью будет решать в обозримом будущем. Главная из этих проблем: как сохранить себя, свое историческое и культурное своеобразие – и не потерять свою великую территорию.

Сбережение себя будет гораздо актуальнее для России в XXI веке, чем экспансия в любых формах – не важно, военной, экономической или политической. Создать условия для политики сбережения, а затем их соблюдать – куда важнее, чем непосредственно влиять на ход мировых событий, напрямую нас не затрагивающих.

Что же это за условия?

Россия – существительное, русский – прилагательное

Сейчас в России живет около 144 миллионов человек. То есть примерно 2,5 процента от мирового населения. Территория страны при этом составляет около 13 процентов от всей мировой суши. Не 1/6, как во времена СССР, но тоже не мало. Гораздо больше, чем мы можем полноценно освоить и заселить. Соотношение численности и «метража» уже сейчас крайне неблагоприятное. Каждый, кто путешествовал по России, знает, что железно и неотменимо действует принцип «то густо, то пусто». Москва перенаселена, европейская часть заселена сравнительно плотно, а дальше – просторы, просторы, где очень красиво, но жить неудобно, бытовые условия неприемлемые, климат ужасный, дороги чудовищные, а трудовых ресурсов не хватает катастрофически.

Нужно еще учесть, что Россия исторически сложилась как страна одного города, втягивающего в себя, как воронка, главные людские, финансовые, культурные, научные, политические потоки. До революции этим «городом-воронкой» был Петербург; после 1918 года им стала и до сих пор остается Москва. Здесь давно уже наступила постиндустриальная эпоха, а большинство российских городов живет по индустриальным законам; в некоторых – не завершился еще доиндустриальный период. При этом пассивное большинство на Москву внимания не обращает и активно ее не любит; такой массовой нелюбви основной части страны к своей столице, боюсь, нигде больше не сыскать. Ситуация подобна гипертоническому кризу: мощный прилив крови к голове грозит больному инсультом, а глобальный отлив кров от других жизненно важных органов – анемией и атрофией.

Но впереди нас ждет еще более жесткая реальность. Смертность в России гораздо выше, чем в развитых странах, а рождаемость – гораздо ниже, чем в странах развивающихся. По среднему прогнозу ООН (2002) в середине столетия нас останется 101,5 миллиона. И – риск дальнейшего сокращения. Что из этого следует? Ну, разумеется, что нужно улучшать демографическую ситуацию, всячески поддерживать семью и т. д. – нынешние власти этим всерьез озабочены; это очень хорошо; спасибо Д. А. Медведеву за наше счастливое детство. Конечно, необходимо делать все, чтобы резко сократить смертность, создавая современную медицинскую систему и борясь с тяжелым пьянством. Но никто не в состоянии ответить, в какие сроки эти меры дадут желаемый результат. И осталось ли у нас в запасе историческое время на долгий путь медленных перемен.