Страшное дело. Тайна угрюмого дома - [4]

Граф Сламота слушал этот рассказ, и все больше и больше морщин собиралось на его лице. Жаль было ему и денег, но еще, пожалуй, больше жаль Шилова, который в это время открыл рубашку и обнаружил на груди довольно значительный порез.

К счастью, нож злодея скользнул по ребрам, а воткнись, он непременно поразил бы в сердце!..

Обыск

В то время как доктор перевязывал раны Шилова, на станционном перроне происходила ужасная драма.

Очнувшись от обморока и припомнив все случившееся, Татьяна Николаевна бросилась в ту сторону, в которую, по указанию девочки-прислужницы, увели ее мужа. Ничего не видя перед собой, несчастная женщина добежала до вокзала и здесь по густо собравшемуся народу узнала, что муж ее тут.

Он сидел на скамейке, низко опустив голову. С боков стояли два жандарма, зорко следя за каждым его движением.

Справа и слева стояла густая толпа, в которой шли громкие толки о случившемся.

Какой-то мужичок, стоя позади других, приподнялся на цыпочки, поглядел на Краева и сказал:

– Э-э-эх! Сердечный! С голодухи, верно!..

И действительно, арестованный имел очень жалкий вид.

Наскоро одетый котелок сполз на затылок. Белокурые пряди волос прилипли к потному лбу, рубашка была смята, а руки бессильно лежали по обе стороны, как парализованные. Время от времени он поднимал какой-то тусклый, остекленевший от ужаса взор и обводил им публику.

Такой взор бывает у осужденного на смертную казнь во время его последнего шествия.

Вдруг он вскочил со скамейки, как бы забыв о присутствии толпы и жандармов, вскочил и закричал:

– Нет! Что это?… Сон!..

– Хорош сон! – отозвался кто-то в толпе. – Свистнул больше ста тысяч, да и сон!..

Краев не слышал этого замечания. Он насильно был посажен жандармами на скамейку и опять погрузился в свое оцепенение.

В это время толпа разом с двух сторон расступилась.

С одной стороны появился граф Сламота, а с другой – жена арестованного.

Татьяна Николаевна с криком кинулась к мужу, упала на колени перед ним и, ломая руки, стала взывать к нему:

– Поля! Поля, что ты сделал? Поля!

Краев схватился за голову и истерически зарыдал, повторяя:

– Не знаю!.. Не знаю!.. Ничего не знаю!

– Ловко валяет дурака! – сказал кто-то.

– Стыдитесь! – внушительно ответил другой голос, и наступила гробовая тишина.

Сламота стоял, уронив руки, и с побледневшим от волнения лицом глядел на эту сцену.

Он пришел один взглянуть на преступника, потому что раненый Шилов был уложен в постель.

Преступник показался графу настолько жалким, что сердце его невольно переполнилось состраданием.

Дорого бы дал он, чтобы иметь возможность помочь этому несчастному, быть может по крайней нужде принявшему участие в грабительской шайке.

Но что он мог для него сделать теперь?

Нелицеприятный закон строго осудит его, не входя в те причины, которые побудили его пойти на преступление.

Слезы навернулись у старика на глаза, когда он увидел Татьяну Николаевну, бросившуюся перед мужем на колени.

Он не мог вынести более этой тяжелой сцены и отошел. Вскоре молодую женщину отделили от мужа и попросили вернуться домой для обыска, который должен был быть сделан на даче.

Но этот обыск не привел ни к каким результатам.

Никаких денег не было найдено, а ровно и ничего подозрительного в отношении к настоящему делу.

Татьяна Николаевна рыдала, сидя на крыльце дачи и обхватив руками обоих малюток. Мысли ее мутились; она положительно не понимала, что вокруг нее творится.

Допрос преступника

Прошло два дня.

Краев сидел в камере предварительного заключения, в том мрачном здании, которое ютится позади окружного суда.

Комнатка была крошечная, с меловыми стенами и окном, заделанным решеткой и выходившим на двор.

Стены были так толсты, что дверная ниша походила на грот.

Всю меблировку комнаты составляли кровать с жиденьким матрацем и серым одеялом да стол с табуретом.

В двери была проделана квадратная форточка, с решеткой и стеклом. Сквозь нее то и дело заглядывала в камеру усатая физиономия часового и сверкал конец сабли.

Краев лежал на постели, устремив глаза в одну точку на потолке.

Лицо его было бледно и имело какое-то странное, тупое выражение.

Такое выражение недаром называют ледяным. Вода замерзла, когда-то зыблистые струи застыли, но внизу, под этой пленкой, вода продолжает двигаться и колыхаться.

Так двигались обрывки мыслей и ощущений в голове Краева. Он силился сообразить, что такое случилось с ним, и ничего не мог надумать. Чувствовал только, что случилось что-то ужасное, фатальное, неотразимое, с чем всякая борьба бесполезна, и что нужно предоставить судьбу на волю того же рока, который все это устроил.

Эти два дня Краев провел как в полусне. Он отвечал на вопросы, предложенные ему следователем, так коротко и неправильно, что последний, видимо, усомнился даже в его умственных способностях.

Да и действительно, Краев был на волоске от помешательства. Например, сегодня ночью с ним случилось что-то странное. Он видел во сне, что он у себя дома.

Чудный летний вечер. Жена и дети сидят с ним перед чайным столом.

Они толкуют о прибавке к жалованью, которая уже была обещана начальством.

Они строят веселые планы на будущее, и нет в эту минуту среди них никаких толков про билеты, про находку. Они счастливы своим скромным трудовым счастьем.