Страшная сказка - [8]

Она оглянулась на ту самую тощую долговязую девицу, на лице которой Родион заметил выражение злорадства. Девица обладала косой, которая была переброшена на ее плоскую грудь. Коса вполне соответствовала своей хозяйке: тоже была очень длинной и очень тонкой. Создавалось впечатление, что на ее плече сидит крыса, спрятавшись за голову девицы и свесив облезлый хвост, а может, через это плечо перекинута змея.

Девица с крысиным хвостом разместилась за самым дальним столом. Родиону было отлично видно, что на ее острых коленях лежит учебник, из которого девица только что списывала. Теперь, когда все внимание обратилось на нее, она замерла, судорожно стиснув коленки: она не могла ни встать – учебник упал бы, ни убрать его – это все заметили бы. А на столе девицы лежала… видеокамера!

Так вот кто был дерзким корреспондентом, зафиксировавшим «факт дачи взятки», сообразил Родион. И у него мелькнула еще какая-то мысль, но тотчас упорхнула, спугнутая умоляющим голосом Еремеевой.

– Катя, – проговорила та, – но вы же сказали, что просто хотите сделать сюрприз кому-то… просто студенческие будни… родителям показать… Как вы могли так со мной поступить? За что?

Красивый смуглый мальчик дернулся, даже привскочил, словно хотел что-то сказать, но тут же плюхнулся обратно на стул, промолчал. Его яркие глаза, чудилось, так и метались по аудитории, и, когда он на мгновение случайно встретился взглядом с Родионом, тот едва не вскрикнул, настолько напряженным был этот взгляд. Словно удар тока!

– Сюрприз налицо, – жестко сказал Коляша Мыльников. – Сюрприз предназначался вам, Ольга Михайловна, – вы его и получили. Но к студенческим будням дача взятки не имеет отношения. Это скорее праздники… для нас, сотрудников милиции, которым удалось схватить за руку рецидивистку.

Ольга Михайловна посмотрела на свою руку и спрятала ее за спину – видимо, на всякий случай, чтобы швыдкий опер и в самом деле в нее не вцепился.

– Погодите, – сказала она, утомленно прикрыв глаза. – По-вашему, получается, что я принимала взятку и в это же самое время с радостью позировала перед видеокамерой? Я что же, вообще идиотка, по-вашему?

Родион невольно кивнул. Нет, насчет идиотки он был в корне не согласен. Просто Еремеева словами выразила ту самую мысль, которая только что металась в его голове.

– Вы не могли даже вообразить, что Зырянова решится передать вещдок в милицию, – пояснил Мыльников. – К тому же вам и раньше была свойственна этакая наглость, бравада, не побоюсь этого слова. Я отлично помню, как вы неосторожны, способны рискнуть всем ради какой-то ерунды. Пятьсот рублей – это такая малость! Кстати, почему именно эту сумму вы назвали студентке Зыряновой? Что-то она мне до боли напоминает. У вас какое-то патологическое пристрастие к этой цифре, не так ли?

– Прекратите, вы… – Еремеева махнула на него обеими руками и внезапно замолчала.

Мальчик резко подался вперед, его щеки так побледнели, что отчетливо стали заметны три родинки – одна над другой.

Рядом с Родионом кто-то громко вздохнул. Он покосился – ах да, это же студентка Зырянова, невинная жертва… Ишь как переживает!

Странно, Зырянова во все глаза смотрела не на вымогательницу Еремееву, а на этого смуглого парнишку. Ну что ж, юноша вполне заслужил такое внимание, потому что, даже на мужской, неприязненный взгляд Родиона, был поразительно хорош собой. И он явно волновался – может быть, он единственный в этой аудитории искренне переживал за судьбу преподавательницы.

– Встаньте, Ольга Михайловна, – склонился над ней Коляша Мыльников. – Сидеть вам придется в другом месте. А теперь пройдемте-ка. Внизу машина. Расходитесь, товарищи.

– Экзамена, что ли, не будет? – доехало наконец до студента, чей ответ был прерван вторжением представителей закона. – Приветик! Я ж почти все ответил. Вы мне хоть «удочку» поставьте, Ольга Михайловна!

– Да вам и «неуда» будет много при вашем знании предмета, – автоматически ответила Еремеева, а потом растерянно обвела глазами аудиторию. – Прошу меня извинить… Я не понимаю, что происходит, но, кажется, придется перенести экзамен. Потом… через какое-то время…

Она говорила вроде бы всем, но Родиону почему-то показалось, что она обращается только к тому парню. Темные губы его дрогнули, словно он хотел ответить, однако все же промолчал.

– Лет через пять тире семь, согласно статье, и это как минимум, – любезно подсказал Коляша Мыльников, с явным удовольствием наблюдая, как Еремеева откидывается на спинку стула и начинает хватать ртом воздух.

Юноша с темными бровями снова вскочил – и сел, по-прежнему не сказав ни слова.

– Да вы что, дяденька? Мы к тому времени уже институт кончим! Забудем на фиг всю эту чушь про mastectomia, proctopexia или какую-нибудь dyskinesia [5], – завопили наперебой студенты. – Пусть нам хоть что-нибудь поставят, хоть «уды», что ли!

– Это было бы справедливо, – задумчиво пробормотал Мыльников. – Учебный-то процесс не должен страдать. Как вы думаете, Родион Петрович?

Тот пожал плечами. Больше всего ему хотелось сейчас плюнуть – физически, прямо на пол, или в крайнем случае, чтобы не пачкать пол, – на темно-коричневый башмак товарища Мыльникова и убраться отсюда. Что, Колька не мог взять с собой кого-нибудь из своих парней? Неважно, что суббота – в отделе непременно кто-то да есть. Нет же, потащил с собой приятеля, который чувствует себя дурак-дураком: опер не опер, понятой не понятой. Вдобавок его не оставляло ощущение, что он вляпался в какую-то пакость.