Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно - [81]

Страшное усердие Дезы в истреблении еретиков объяснялось не фанатизмом и благочестием. Он был расчетлив и совершенно равнодушен к заповедям Христа. Уничтожать еретиков было выгодно: их имущество конфисковывалось. Часть добытых для церкви богатств Деза пускал в оборот и готов был заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы она принесла хорошие проценты. Он основывал мануфактуры, имел много доходных домов, и среди них — публичных, приносивших ему обильные барыши. Малую часть этих греховных денег он отпускал на прославление… святой девы Марии; другую часть, побольше, на свои роскошные виллы, где он отдыхал, предаваясь разврату. Таков был главный блюститель порядка в католической церкви.

А главным «теоретиком» выдвигался в эту пору крохотный человечек с непомерно раздутым властолюбием (особенность многих людей, невеликих ростом) иезуит Роберто Беллармино. В трибунале инквизиции он обретал влияние вопреки желанию папы. Он ловко сочинял душещипательные книги, которые выдавал за душеспасительные. Он был учен и обладал прекрасной памятью. Это позволило ему использовать в своих творениях слова и мысли многих писателей и богословов. Сладкоречие Беллармино призвано было убедить и умилить читателей рассказами о том, сколько несчастий таится в богатстве, роскоши и высоких постах и как безоблачно счастливы бедные, обездоленные, нищие, коим уготовано царствие божие.

Сам Беллармино не заботился вовсе о своем собственном благе в грядущем царстве райского блаженства. Предпочитал быть богатым и знатным в этом мире. Упорно пролезал к верхам церковной иерархии, обитал в роскошном дворце, имел множество лакеев и пышную свиту. Науку он признавал только в виде служанки богословия. С настоящими учеными и их произведениями боролся беспощадно. За это его удостоили посмертных почестей, а его тщедушное тело набальзамировали и положили в хрустальную гробницу, объявив имя его священным.

Помимо этих главных действующих лиц, судили Бруно и более мелкие, второстепенные деятели, входившие в судилище инквизиции. Все они, главные и второстепенные, каждый сам по себе индивидуален. Но совместное участие в дележе власти, в получении доходов, привилегий и чинов, в судах над врагами церкви — а значит и личными, ведь они-то и представляли собой главу церкви и имели наибольшую выгоду от этой организации, — все это делало их неким единым существом, сплачивало, несмотря на взаимные склоки, распри и даже ненависть.

Они соединялись в некий собирательный образ Великого Инквизитора, закоренелого в показной вере и тайном безверии, в стремлении захватить и удержать власть, быть верховным главой над миллионами верующих; добывать себе нынешние земные блага, одурачивая других картинами благ будущих — райских, загробных. Как странно поменялись роли в этом спектакле, напоминающем воспетые в Евангелии суд и казнь над Христом. Ныне еретик, обвиняемый в ереси, в безбожии, находился в роли мучимого святого, а его судьи, представляющие верхушку христианской католической церкви, слишком походили на злодеев, погрязших во всевозможных грехах. Низменное судило высокое, лицемерие — искренность, корысть — щедрость, злоба — доброту, тупость — разум. Но чтобы придать суду видимость законности, приходилось лгать, выворачивать все наизнанку. Это отлично делали те, кому подчинялись чиновники, управляющие армией, шпионами, полицией, финансами… В образе Великого Инквизитора перед Бруно предстал весь аппарат церковной власти, которая в Риме была и государственной тоже…

И вновь вспоминается литературный образ: Великий Инквизитор в гениальном романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». Этот суровый старец приказывает бросить в тюрьму самого Христа, вновь явившегося на землю, творящего добрые чудеса.

Великий Инквизитор объясняет узнику, мечтавшему видеть людей духовно свободными: «Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко… Ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!»

Люди готовы сами отдать свою свободу, пойдут в рабство, лишь бы получить пищу, блага. И если во имя высших целей пойдут тысячи и десятки тысяч, то за низменными благами ринутся миллионы и тысячи миллионов. Людям необходимо преклоняться перед кем-то, если это не бог, то человек, идол. Тот, кто во имя свободы не пожелал этого, не будет вождем. А потому церковь отстранила идею свободы веры и мысли, основала свое господство на чуде, тайне и авторитете. Свобода и наука поставят их перед такими чудесами и тайнами, что разрушатся общественные связи, произойдет взаимное истребление, и оставшиеся будут умолять сделать их рабами, управлять ими.

«Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим их жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными праздниками… И не будет у них никаких от нас тайн… И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими…»

Великий Инквизитор с мрачной иронией предрекает, что когда завтра пойдут сжигать узника, то люди, для которых он творил добро, бросятся подгребать горячие угли к костру… Такими их сделали века порабощения. А Великий Инквизитор научился лишь презирать людей и владычествовать над ними, но потерял веру в бога. Он понял, что надо «принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили: куда их ведут для того, чтобы в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми»…