Странствия Шута - [3]

Но я не мог. И эта мысль разрывала меня на части.

Я откажу ему. Потому что, как бы я ни любил Шута, как бы глубоко ни чувствовал нашу дружбу, как бы яростно и жарко не пылала моя ненависть, у Би было больше прав на мою защиту и преданность. Я и так уже пренебрег ими, оставив ее на попечение чужих, пока спасал жизнь своего друга. Моя маленькая девочка — это все, что осталось у меня от жены, Молли. Би — это мой последний шанс стать хорошим отцом, и я не очень хорошо справлялся с этой ролью в последнее время. Много лет назад я не смог стать отцом своей старшей дочери, Неттл. Я допустил, чтобы она считала отцом другого человека, отдал ему право растить ее. Теперь Неттл сомневалась в моей способности заботиться о Би. Уже упоминала о том, чтобы забрать у меня ее и привезти сюда, в Баккип, где она могла бы следить за ее воспитанием.

Я не мог этого допустить. Би была слишком маленькая и слишком необычная, чтобы выжить среди дворцовых интриг. Я должен присматривать за ней в Ивовом лесу, в тихом и спокойном сельском поместье, где она может расти так медленно и быть такой необычной, как ей хочется. И хоть я оставил ее ради спасения жизни Шута, это случилось один раз и ненадолго. Я вернусь к ней. Может быть, утешал я себя, если Шут достаточно поправится, я смогу взять его с собой. В тишину и покой Ивового леса, где он найдет мир и исцеление. Он был не в состоянии вернуться в Клеррес, не говоря уж о том, чтобы помочь мне убить тех, кто издевался над ним. Месть, я знал, может быть отложена, но жизнь подрастающего ребенка — нет. У меня всего один шанс стать отцом Би, и второго не будет. А стать убийцей Шута я мог в любое время. Так что пока все, что я мог ему предложить — покой и исцеление. Это для него сейчас самое важное.

Какое-то время я спокойно бродил по логову убийцы, где провел много счастливых часов в детстве. Беспорядок старика уступил способности леди Розмэри всему отводить свое место. Теперь в этих покоях царила она. Здесь стало чище и приятнее, но почему-то я скучал по случайным задумкам Чейда, беспорядочности его свитков и лекарств.

На полках, некогда забитых чем попало, вплоть до скелета змеи, чьи кости давно окаменели, теперь аккуратно выстроились запечатанные бутылки и горшки. Они были тщательно подписаны изящным женским почерком. Здесь был каррим и эльфовая кора, валериана и аконит, мята и медвежий жир, сумах и наперстянка, джидзин и дым из Тилта. Один горшок был подписан «Эльфовая кора с Внешних островов», вероятно, чтобы не спутать ее с более мягкой травой Шести Герцогств. В стеклянном флаконе хранилась темно-красная жидкость, бурлящая от малейшего прикосновения. В ней блестели нити серебра, которые не растворялись, но и не плавали, как масло в воде. Я никогда не видел такой смеси. Бирки на ней не было, и я аккуратно поставил ее обратно в стойки, которые поддерживали флакон в вертикальном положении. Некоторые вещи лучше не трогать. Я понятия не имел, что такое корень каруг и бладран, но рядом с их названиями красовались маленькие красные черепа.

На полке ниже стояли ступки и пестики, лежали ножи для измельчения, ситечки и несколько небольших тяжелых горшков для вытапливания. Рядом аккуратно разложены разноцветные металлические ложки. Под этой полкой красовался ряд маленьких глиняных горшочков, которые поначалу очень меня озадачили. Они были не больше моего кулака, глянцево-коричневые, как и их плотно прилегающие крышки. Все оказались плотно запечатаны дегтем, за исключением маленькой дырочки в каждой крышке, откуда выглядывали витые хвостики вощеных нитей. Я осторожно взвесил на руке один из горшочков, а затем понял, что это. Чейд рассказывал мне, что его эксперименты со взрывным порошком шли успешно. Это были его последние достижения в искусстве убивать людей. Я осторожно поставил горшок на место. Орудия продажных убийств, работы, от которой я давно отказался, стояли рядами, как верные войска. Я без сожаления вздохнул и отвернулся от них.

Шут все еще спал.

Я собрал тарелки, оставшиеся после нашего полуночного застолья, на поднос и слегка прибрался в комнате. Осталась ванна с остывшей серой водой и отталкивающе-грязная одежда Шута. Я даже не посмел сжечь ее в очаге, опасаясь вони. Во мне не было отвращения, только жалость. Моя собственная одежда все еще носила следы крови собаки и Шута. Я сказал себе, что все это не так уж и заметно на темной ткани. Затем, подумав еще раз, пошел к старому резному шкафу, который всегда стоял рядом с кроватью. В свое время в нем хранились только рабочие халаты Чейда из добротной серой шерсти, и большинство из них было окрашено или прожжено после его бесконечных экспериментов. Теперь здесь осталось всего два халата, оба голубых и слишком маленьких для меня. К своему удивлению, я нашел там женскую ночную рубашку, два простых платья и пару коротких черных штанов, в которых я выглядел бы смешно. Это были вещи леди Розмэри. Мне здесь ничего не подойдет.

Одежда останавливала меня, не давала незаметно выскользнуть из комнаты и покинуть спящего Шута, но у меня было дело. Я подозревал, что кого-то отправят сюда, чтобы прибраться и пополнить запасы, и мне не хотелось оставлять Шута в бессознательном уязвимом состоянии. Но в то же время я понимал, что обязан Чейду. Он все подготовил для нас накануне вечером, несмотря на свои неотложные заботы.