Странствия - [202]

На это отец Франциск ответил:

— Господь, живущий и царствующий на самой вершине небес, дозволит туману спасть с очей их, и тогда узнают они, в какое заблуждение их ввела слепота их, а когда господь дарует им этот свет, он даст им и силы отречься от ложного мнения, которого они держались.

Продолжая беседовать с отцом магистром о предметах возвышенных и важных, чем мы были крайне удивлены, принимая во внимание его нежный возраст, мальчик провел его в другой зал, где находилось большое количество отроков и юношей, сыновей вельмож этого королевства. При входе отца магистра они все встали, а по окончании поклонов, во время которых они трижды касались лбами земли, что является у них знаком величайшего уважения, ибо так кланяется лишь сын отцу и вассал своему сюзерену или королю, двое из них выступили вперед и как бы от имени всех присутствующих сказали:

— Да возрадует твой приход, святой отец бонза, государя нашего короля так, как радует улыбка прелестного ребенка его мать, когда она держит его у себя на груди. Клянемся тебе волосами голов наших, что даже стены, которые ты видишь перед собой, велят нам возликовать от твоего прихода, прославляя господа, о котором в Омангуше, когда мы тебя там слышали, ты рассказал столько чудесного.

Тут все отроки и юноши захотели последовать за святым отцом, но мальчик, провожавший святого отца за руку, знаком предложил им снова сесть. Из этого зала мы снова вошли в очень длинную галерею, окаймлявшую рощицу апельсиновых деревьев, и, пройдя ее, попали в третье помещение размером с первые залы, где нас ждал Фашарандоно, брат короля, получивший затем престол Омангуше. Отец Франциск низко ему поклонился, на что Фашарандоно ответил такой же любезностью, сказав:

— Заверяю отца бонзу, что нынешний день — день ликования в этом доме, ибо государь мой король считает себя сегодня большим богачом, чем если бы он обладал тридцатью двумя хранилищами серебра в Китае. Пусть будет твой приход настолько радостен ему и принесет тебе столько чести, насколько простираются твои желания.

Мальчик, подведя отца Франциска к брату короля, предоставил последнему заняться гостем, а сам отошел на несколько шагов назад, и это новое проявление вежливости нам очень понравилось. Из этого зала мы перешли в другой, где было много вельмож, которые также встретили отца Франциска весьма почтительно. Здесь последний некоторое время задержался, беседуя стоя с братом короля, пока отцу магистру из королевских покоев не поступило приглашение войти. За святым мужем последовало большинство сопровождавших его вельмож. Зал, в который он вошел, был очень богато отделан; король уже ожидал его стоя и, увидев его, сделал пять или шесть шагов ему навстречу. Отец Франциск хотел было поклониться ему в ноги, но король не допустил этого и, подняв его под руки, сам, напротив, трижды низко поклонился ему так, как сын кланяется отцу или вассал сюзерену, чем все присутствующие вельможи были крайне изумлены, а мы еще больше. Потом король взял его за руку (брат короля тем временем несколько отстал) и, усевшись на возвышении, пригласил святого отца сесть рядом с собой, брат короля расположился немного ниже, а португальцы и вельможи заняли места против короля, предварительно обменявшись взаимными любезностями, в которых король проявил много дружеского расположения к отцу Франциску. Последний отвечал ему в их вкусе столь приятными словами, что король, взглянув на брата и на прочих присутствовавших в зале вельмож, произнес громким голосом так, чтобы все его расслышали:

— О, кто бы мог спросить бога, как могло статься или какова была причина того, что он допустил у нас такую слепоту, а этого мужа наделил таким бесстрашием? Ибо, с одной стороны, мы ныне собственными глазами можем убедиться, насколько несправедливо то, что говорила о нем молва, и в силах доказать это столь неопровержимыми и очевидными доводами, что всякий сомневающийся смутится и не станет возражать, более того, если он наделен здравым рассудком, признает свою ошибку; а с другой — мы видим наших бонз, окончательно запутавшихся в поисках истины и столь непоследовательных в том, что они проповедуют, что сегодня они говорят одно, а завтра противоположное, так что все их учение для человека с ясным умом не что иное, как сумбур, едва ли способный вывести душу на путь спасения.

Присутствующий при этом бонза, возмущенный речью короля, сказал:

— Ваше величество, вопрос этот не таков, чтобы его можно было разрешить с такой поспешностью, ибо ваше величество не обучалось в Фиансиме. Если у вашего величества есть какие-нибудь сомнения, обратитесь ко мне, и я их разрешу, и тогда ваше величество увидит, сколь истинно то, что мы проповедуем, и с какой великой пользой тратится то, что нам дают.

— Раз ты это знаешь, так говори, а я помолчу.

Фашиандоно тогда изложил положения своей религии. Первое из них заключалось в том, что святость бонз не подлежит сомнению, поскольку всю жизнь они отдают угодной богу религии и большую часть ночи проводят в молитвах о тех, кто завещал им свое имущество; блюдут постоянное целомудрие; не едят свежей рыбы; лечат больных; обучают сынов человеческих добрым нравам; мирят царей, когда между ними возникают распри, дабы народы могли жить в спокойствии; выдают кушимиако, или векселя, на небо, чтобы на том свете все покойники оказались богатыми и жили в полном достатке; ночами раздают милостыню душам умерших, слезно молящих о помощи в трудах своих и печалях, которые им приходится испытывать на том свете по бедности своей; имеют ученые степени в коллегиях Бандоу, подтвержденные кубункама и миокскими грошо, но самое главное, большие друзья солнца, светил и святых на небе, с которыми разговаривают по ночам и даже часто обнимают их. Он еще долго говорил подобные нелепицы, причем по временам приходил в такое неистовство, что четыре раза назвал короля фошидехуза, что значит «ослепленный грешник».