Странствие за Фарадоунами - [6]

Солнце стало клониться вниз с высоты, которую занимало в середине дня, начало бледнеть и размываться, как это с ним бывает зимними послеобеденными часами. Чистое голубое небо уступило место росчеркам серых облачков, и теперь Брок мог оглядывать снежное пространство перед собой, не боясь ослепнуть.

Единственное, что он услыхал, — троекратное, через равные промежутки, «ку-гу!» Уорригала, который бесшумно, как тень, скользил меж деревьев. Это был призыв на Совет нынешней ночью, на котором вожаки лесных зверей обсудят тактику перед завтрашней Бойней. Деревья выступали на фоне бледного неба непреклонными черными фигурами, каждая ветвь выделялась собственным рисунком и характером, сучья казались костлявыми старушечьими пальцами. Пейзаж перед Броком дышал глубоким покоем, и это давало ему силу и решимость, которых он ранее не испытывал, — может быть, оттого, что никогда не нуждался в них. Он медленно повернулся и пустился обратно через земляной проход в родное логово, в его домашний уют.

ГЛАВА III

Когда Брок миновал входной проем и увидал ребенка, свернувшегося в колыбельке, получившейся из передних лап Тары, то и веские слова Уорригала, и ощущение предстоящего путешествия, передавшееся ему от филина, куда-то улетучились. Тара уснула, привалившись спиной к дальней гладкой стенке из темно-коричневой земли, и, поглядев, как мирно она спит, Брок понял, насколько устал. Он решил отдохнуть, прежде чем выкладывать новости остальным членам семьи, жившим в логове. Ему предстояла пугающая задача — объясняться с Советом, хотя его радовала и ободряла готовность Уорригала помочь с этим хитрым делом, и у Брока появилось приятное предчувствие, что друг возьмет на себя все разговоры. В то же время ему не хотелось, чтобы какую-то часть возможной будущей славы похитил филин, и его немного беспокоила возможность того, что Уорригал может и вовсе загрести ее всю себе.

Но его глубокий освежающий сон слишком скоро нарушили яростная возня и неистовые взвизги. Он сонно открыл глаза и увидел стоящего над ним Старого Бруина и двух подростков, Зиндди и Синкку, которым теперь уже было почти три сезона от роду. Подростки прыгали вокруг Тары и пытались получить от нее объяснения, что это странное новое животное делает в логове и какого рода-племени этот зверь. Так что не было нужды объявлять новости прочим обитателям, новости объявили себя сами. Брок заговорил с молодняком как можно строже:

— Ну-ка, вы, двое, угомонитесь и идите сюда к нам с Бруином, я все объясню.

Они на секунду остановились, и тут же начали бороться друг с другом, сплетясь в объятиях и катаясь по полу.

— Эй! — окрикнул Брок. Щенки немедленно расцепились и опрометью побежали туда, где стояли Брок с Бруином. Шум разбудил ребенка, и тот заплакал, но Тара начала его баюкать, и вскоре он успокоился и с выражением глубокой сосредоточенности на личике закрыл глаза.

Бруин с серьезным видом стоял рядом с Броком, пока тот рассказывал троим барсукам о событиях, в итоге которых человеческий детеныш оказался в в барсучьей норе, в теплых лапах Тары, каковую картину и увидела наша троица, пробираясь сквозь переднюю камеру навстречу зимнему вечеру снаружи.

Бруин был дедушкой Брока и его единственным живым родственником; Броковых отца, мать и сестру одним ясным осенним утром убил газ, пока сам Брок, шести сезонов от роду и тогда холостой, рыскал по лесу в поисках пищи.

В тот день Брок возвратился и увидал целую группу уркку, собравшихся вокруг входа в логово, болтающих и громко смеющихся на этот свой гортанный манер, как будто они хотели, чтобы весь лес слышал, о чем они говорят. Потом уркку засунули в дыру большую змееподобную штуку, и в скором времени из норы вылетел ужасно кашляющий и задыхающийся Бруин с текущими из глаз слезами. Из своего укрытия неподалеку Брок видел, как Бруин свирепо атаковал ближайшего к логову человека, терзая зубами его ноги, покуда человек не упал; после этого старый барсук с рычанием прыгнул на другого уркку и сшиб его с ног, после чего убежал к изгороди, где таился Брок. Брок присоединился к нему, оба понеслись по лесной опушке, пробрались к большому потоку и отсиживались там в укрытии, перепуганные и подавленные, до конца ночи. На следующий день, осторожно вернувшись в логово, они обнаружили, что воздух внутри все еще жжет им глаза и легкие, поэтому им пришлось переждать несколько ночей и лишь потом спуститься в нору. Они нашли всех домочадцев мертвыми; их глаза были страшно выпучены, почерневшие языки вывалились из перекошенных пастей. Память об этом зрелище еще долго преследовала Брока, и многие сезоны спустя он просыпался среди ночи, повизгивая от ужаса.

После этого случая, свидетелями которого стали Уорригал и Стерндейл Лютый, король фазанов, Бруин был окрещен Храбрым в честь его доблестной атаки на уркку и поразительного побега от них. Его ненависть к Великому Врагу была безмерна, а память полнилась легендами и историями, в особенности такими, где человека побеждали или выставляли глупцом. Бруин просто обожал пересказывать их. Когда Брок завершил свой необычный рассказ, старый барсук лишь заворчал и зашаркал к другому краю камеры, где лежал ребенок. Он приблизил голову, две прямые черные полосы на которой уже начали седеть, вплотную к личику ребенка и потер влажным носом у того под подбородком. Спавший детеныш пробудился и захихикал, протянул вверх крохотные ручки, пытаясь поймать Бруина за уши, и в полном восторге перекатывался всем тельцем из стороны в сторону. Бруин еще немного так с ним поиграл, пока другие, пораженные и зачарованные, стояли и смотрели на эту картину пылкой симпатии между старым барсуком и детенышем уркку. Спустя какое-то время Бруин отошел от младенца и с забавным выражением на морде, одновременно и грустным и довольным, повернулся ко всем и неторопливо хрипло молвил: «Приглядывайте за ним, молодежь; приглядывайте за ним», прежде чем вылезти сквозь дверь в холодную зимнюю ночь.