Странствие Бальдасара - [100]

По словам «принца», доказательства Мазандарани можно изложить следующим образом: если этот оспариваемый стих может быть понят двояко, значит, Бог — который, как считают мусульмане, и есть подлинный автор Корана, — сам пожелал этой двойственности.

— Действительно, — с нажимом произнес Эсфахани, не выказывая, однако, прямого одобрения этого мнения, — если Бог выбрал именно эти слова, а не иные, и если Он трижды повторил их в почти одинаковых выражениях, это, разумеется, не могло случиться по ошибке или неловкости, по недосмотру или незнанию языка, — по отношению к Нему все эти предположения немыслимы. Если Он поступил так, значит, так и было задумано!

И вот, превратив, так сказать, сомнение в уверенность, а затем объяснив темное место вполне ясным толкованием, Мазандарани спросил себя: почему же Бог пожелал этой двойственности? Почему Он явственно не поведал, что высшего Имени не существует? И ответил: если Он захотел так противоречиво выразиться о высшем Имени, это, конечно, не для того, чтобы нас обмануть или ввести в искушение, — подобные намерения, исходящие от Него, опять-таки были бы немыслимы; Он не мог нам внушать, будто бы высшее Имя существует, если бы его не было! Следовательно, высшее Имя обязательно существует; а если Всевышний не сказал нам этого более ясно, значит, Он в бесконечной мудрости своей повелел указать путь к нему лишь тем, кто этого достоин. При чтении этого уже упоминавшегося стиха — «Воздай хвалу Имени Господа Твоего, Величайшему», — как и при чтении многих других коранических стихов, большинство останется в убеждении, что они поняли все, что должно быть понято; тогда как только избранные, посвященные, смогут пересечь эту тонкую грань и проскользнуть в дверцу, которую Он приоткроет навстречу их горячему желанию.

Полагая, что этими рассуждениями он без тени сомнения установил, что Сотое Имя существует и что Бог не запретил нам искать его, Мазандарани пообещал своим ученикам описать в этой книге, что это за имя и чем оно не является.

— Так это он написал ее? — спросил я, стыдливо понизив голос.

— Здесь тоже нет единого мнения. Некоторые уверены, что он так никогда ее и не написал, другие утверждают, что написал и что она называется «Книга о Сотом Имени», или «Трактат о Сотом Имени», или даже «Откровение тайного Имени».

— Я видел книгу, которая побывала в моем магазине и называлась именно так, но мне так и не довелось узнать, написана ли она рукой Мазандарани. — Это была не совсем ложь, и это — единственное, что я мог сказать, чтобы не выдать себя.

— Она все еще у вас?

— Нет. Прежде чем мне удалось ее прочесть, ее выпросил у меня посланник французского короля, и я ее отдал.

— На вашем месте я не отдал бы этой книги, не прочитав ее. Но ни о чем не жалейте, это, несомненно, была подделка…

Думается, я довольно верно передал все сказанное Эсфахани, по крайней мере самое главное, потому что мы беседовали целых три часа.

Он, кажется, говорил со мной вполне искренне, и при наших будущих встречах я постараюсь ответить ему такой же искренностью. И я продолжу мои расспросы, так как уверен, что он знает об этом бесконечно больше того, что он мне уже сообщил.

21 мая.

Какой болезненно-тоскливый день.

Насколько вчерашний принес мне радость и новые знания, настолько этот не принес ничего, кроме новых причин для негодования и разочарования.

Уже при пробуждении я почувствовал позывы к рвоте. Может, это вернулась морская болезнь, вызванная корабельной качкой, а может, я слишком злоупотребил накануне персидскими сладостями из душистых семян сосны, фисташек, нута и кардамона.

Чувствуя себя разбитым и потеряв аппетит, я решил на весь день ограничить себя в еде и заняться чтением, оставшись в своей узкой каморке.

Мне бы хотелось продолжить нашу беседу с «принцем», но я был не в том состоянии, чтобы видеться с кем бы то ни было; и, утешая себя, подумал, что, может, и лучше не слишком нажимать на него, выказывая свое любопытство, словно я собираюсь что-то у него выведать.

Когда в самом начале дневного зноя, в то время как все предавались сиесте, я решил пройтись, палуба была совершенно пуста. Но вдруг в нескольких шагах от себя я увидел капитана, прислонившегося к борту и, похоже, погруженного в какие-то размышления. Хотя у меня не было никакого желания с ним разговаривать, мне также не хотелось, чтобы он подумал, будто я его избегаю. Тогда я продолжил свою прогулку тем же неспешным шагом и, поравнявшись с ним, вежливо поздоровался. Он ответил мне, но с несколько отсутствующим видом. Чтобы молчание не слишком затянулось, я спросил его, когда и в каком порту мы пристанем к берегу.

Мне казалось, что это самый обыкновенный и самый банальный вопрос, какой только может задать пассажир своему капитану. Но этот Центурионе обернулся, подозрительно взглянув на меня и угрожающе задрав вверх подбородок:

— К чему этот вопрос? Что вы хотите узнать? Какого черта пассажир хотел бы знать, куда идет его корабль? Но я сохранил улыбку на губах, объяснив свое желание почти извиняющимся тоном:

— Дело в том, что на последней остановке я купил мало припасов, мне уже кое-чего не хватает…