Странный мир - [6]

Распахнуты двери и багажник. Началась выемка содержимого. Рипа прежде всего разобрала свою сумочку. Вот, придавленный глиняной чешуйкой, сохнет паспорт. Пакетики, флакончики, брошюрки.

А Славка вынимает огромный чемодан, замотанный мягкой прозрачной плёнкой, закреплённой скотчем.

— Это чего оно так? — кивает он на добычу, удивляясь ручке из прозрачной ленты, сформированной ушлым упаковщиком.

— В аэропорту иначе в багаж не принимали. Двести рублей содрали за эту порнографию.

— Бидон тоже твой? — кивает он на тяжеленную сорокалитровую алюминиевую флягу.

— Нет, это ролевиков. Говорили — антуражные вещицы у них тут.

Собственно, в багажнике осталось несколько размокших картонных коробок и мотков алюминиевой проволоки. Проволока — друг человека. А алюминиевая — лучший друг. Но саморезы пяти размеров, выпирающие через расползающийся картон — это проклятие, если нет отвёртки с крестовым шлицом. И крепёж отличный, и воспользоваться им не получается. Всё равно — на просушку.

— Стой! — срывается со Славкиных губ, когда он видит занесённую над чемоданом пилочку для ногтей. — Не помнишь, когда открывается ближайший хозяйственный?

Рипа замирает, и смущённо улыбается. Поняла. В четыре руки они терпеливо отдирают скотч, сматывая его на палочки, а потом аккуратно разматывают и расправляют тонкую плёнку, также наворачивая её на дрын. Опаньки. Чемодан сухой.

Пока девушка радуется своим одёжкам, Славик вынимает с задних сидений тюки, свёртки, сумки и чехлы. Отличный топор, цепочная пила и прекрасная ножовка с мелким зубом радуют его неимоверно. А покрытие для шатра — это вообще счастье. И целых пять спальных мешков, и рулон пенок… а вот и котелки, сковородка и закопченный чайник. Увесистый портфель, не иначе — золотые слитки. Нет, всё намного лучше! Инструменты. Плоскогубцы и бокорезы при наличии отличной отвертки со сменными битами, да с трещоткой. Вот оно счастье! И отличное шило в придачу. И… да много тут полезного. Сушить.

— Иди есть, Плюшкин, — это Рипа зовёт его к костру. — Гороховые брикеты отлично разбухли, так что быстро сварилось.

Тарелок у них нет, зато есть прекрасный аппетит. Славка пользуется ложкой из складного ножа, что подала ему девушка, которая отлично справляется с едой при помощи двух палочек, зажатых в правой руке.

— Три пакета макаронных изделий и двенадцать с разными крупами не промокли. А гороховые брикеты экономить незачем. Вечером столько же сварю, так что наедимся. Кстати, тушенки еще восемь банок больших, грамм по восемьсот, и шесть маленьких, грамм по двести. И соли две пачки мокрые насквозь. Окаменеют, когда высохнут. К тому же содержимое в них убыло на треть.

— Как я понимаю — перешло в растворённое состояние и обратно возвращаться не желает, — поясняет Славка.

Улыбнулись.

Сытость. В автомобиле раскрыто и распахнуто всё, что можно. То, что вынимается — сохнет снаружи. И масса необходимых предметов радует глаз и ласкает разум. Время уже сильно за полдень

— Как ты думаешь, удастся эту машину завести? — Рипа снова смотрит на Славку с любопытным таким выражением на лице. Изучает, что ли?

— После двух суток в воде аккумулятор разряжен полностью. И нет уверенности, что после этого, его вообще удастся зарядить. А рукоятки для запуска я в багажнике не обнаружил. Да и места, куда её можно приладить — тоже. Потом, тут наверняка электронное зажигание, инжекторы всякие. Не автомеханик ведь я. Да и ключей всего два — свечной да баллонный. Пусть пропечётся на солнышке недельку, потом попробуем завести стартёром. Не потому, что есть надежда, а чтобы не упрекать себя за то, что не попробовали.

— То есть это просто телега?

— Пожалуй. С хорошей кабиной заметь. Можно возить её, как черепаха таскает с собой свой панцирь. Медленно, тяжело, зато всюду дома. А если в неё ещё и корову запрячь, так даже с молоком. — Слава нарочно подшучивает, чтобы Рипа не грустила. Она ему нравится весёлая.

— Думаешь, нам надо не сидеть на месте, а бродяжничать? — она явно заинтересовалась.

— Перебираю варианты. Пока нас с тобой тут ничего не держит. Пойма, где мы оказались, каждый год заливается водой, возможно на месяц, или больше. Если поселиться наверху, на равнине — от воды далеко. Да и нет у меня уверенности, что места эти самые лучшие для жизни. Пока нам известно, что летом здесь жарко и есть рыба. Мы не знаем, есть ли на планете другие люди, а если останемся на месте, то, возможно, никогда и не узнаем.

— Так что же ты предлагаешь? — Во как! Когда мама пилит папу, у неё такие же интонации.

— Сейчас ты пойдёшь переворачивать спальные мешки, чтобы они хорошенько со всех сторон просохли, а я заготовлю жерди для установки балагана.

— А котелок тоже мне доверяется помыть?

— Нет, Рипа, котелок ты погрузишь в воду у берега так, чтобы в него заплывали мальки, а вечером в этом месте я поймаю большую рыбу.

* * *

Тот, кто никогда не перепиливал ствол орешника крошащейся ракушкой, неспособен познать радость работы нормальным инструментом. Имеется в виду настоящая, безграничная, до самых краёв наполняющая сердце радость, нерешительно замеревшая на развилке между восторженным визгом и обвальным сокрушительным счастьем. Как следствие, заготовка жердей оказалась для Славки предпраздничным предвкушением, перешедшим в настоящее торжество при сборке каркаса, на который шатровое покрытие легло, как будто оно здесь и выросло. И до него дошло, почему так мало гвоздей и так много саморезов прихватили с собой эти ролевики. Если нужно прикрепить к верхнему концу воткнутого в землю кола горизонтальную жердь, то мечта о чудо-богатыре, подперевшем место вбиваемого гвоздя с противоположной стороны как минимум кувалдой, превращается в паранойю. А, если пробуровить в жерди дырочку шилом, рукоятка у которого не вдоль, а поперёк, и в ладонь ложится, как будто она — её продолжение…