Странный генерал - [108]

– Ого, действительно библиотека! Ты слышишь, Пауль?

Каамо расплылся в улыбке. Молодой Петерсон хмыкнул.

– Ему, наверное, интереснее коллекционировать их, чем читать.

Он сказал это шутливо, однако Петр уловил скрытое пренебрежение к способностям негра. Чисто бурское, устоявшееся во многих поколениях пренебрежение. Ответил он тоже с улыбкой:

– Коллекционировать книги – это, брат, неплохо. А кроме того, Каамо и читает много. Я не поручусь за тебя, Пауль, ты знаешь, пожалуй, меньше, чем он.

– Мне было не до книг, – нахмурился Павлик.

Каамо сделалось неудобно.

– О нет, – сказал он, – я знаю совсем очень мало. Пауль знает больше. Ян еще больше. А Питер знает все. Недаром он у нас генерал.

Петр наградил его дружеским тычком, усмехнулся:

– Генералы знают столько же, сколько и другие. Они только притворяются всезнающими, чтобы взвалить на себя ответственность за других… Ты обиделся, Пауль?

– Да нет же! И я вовсе не хотел сказать худого про Каамо. Он парень действительно славный, иного белого заткнет за пояс.

– Ну-ну… Что это там такое? Узнай, Каамо.

Непоседа Франс Брюгель, начальник дозорной службы, притащил в лагерь какого-то негра. Связал ему руки и на длинном поводе тащил за своим конем.

– Говорит, от вождя Кулу. Ищет Питера.

Негр, исхудавший парень с землистым лицом, тяжело дышал и испуганно ворочал огромными голубоватыми белками. Каамо распутывал ему руки, ласково приговаривая что-то на бечуанском языке.

Кулу взывал о помощи. Петр не зря предупреждал его – деревня, стоило бурам уйти из ее окрестностей, подверглась нападению карателей. Хорошо, что Кулу послушался совета и увел всех жителей в лес. Но теперь им стало плохо: нечего есть. Скоро будет совсем плохо: станет совсем нечего есть. Каратели сожгли не только хижины – они пожгли посевы. На полях осталась зола.

Петр велел накормить негра и, ничего не сказав больше, ушел в свою палатку. Потом он кликнул Каамо.

– Вот записка Антонису. Проводишь к нему этого парня и отдашь записку. Перегоните Кулу коров, отвезете муки. – Петр помолчал, скосил глаз на притихшего дружка. – А мне захватишь что-нибудь из своей библиотеки. Договорились?

Каамо поднял на Петра большие жгучие глаза:

– Ты хороший человек, Питер! – и выскочил из палатки – побежал обрадовать посланца Кулу.

Павлик, слышавший их разговор, сидел в задумчивости. Петр подсел к нему.

– Что, воин, голову опустил? Болит рана?

– Нет, с ней все в порядке. Понимаешь, я вот смотрю на тебя и думаю, как много буры проиграли оттого, что оттолкнули от себя негров. Ведь если бы вместе с ними – никогда бы не видеть англичанам победы.

– Не видеть бы. – Петр покивал. – Только поздно об этом толковать. И чувствую я: ох как еще солоно придется неграм! Совсем задавят их, если англичане одержат верх. А к тому идет… У вас-то, в армии Девета, что говорят об окончании войны? Как настроены люди?

– Что говорят? Невмоготу уже она.

В словах молодого Петерсона прозвучали умудренность и усталость. А ведь сказал это йонг, который не так уж давно чуть не удрал из дома на войну в Матабелеленд. Как же должна опостылеть война его старшим товарищам, которых ждут заброшенные поля? И как должны ненавидеть ее негры, которые ничего не защищают и защитить не могут, а страдают еще больше воюющих буров…

Странное положение было в обеих республиках. С одной стороны, вражеское командование объявило о присоединении их к Англии; однако и Трансвааль, и государство Оранжевой реки, по существу, оставались непокоренными. С другой стороны, президенты республик и военные предводители буров продолжали говорить о независимости; однако таковой не было уже и в помине: на большей части территории хозяйничали англичане. Их драконовская система блокгаузов оказалась-таки почти непробиваемой. Блокгаузы из камня и железа, расположенные на две тысячи ярдов[47] один от другого, выстраивались в линии, пересекая республики в различных направлениях. Всегда ощеренные огнем, они помогали англичанам удерживать главнейшие коммуникации.

Теперь уже не было речи об изгнании колонизаторов, всякий понимал, что это стало безнадежным. Речь шла о том, чтобы создать им наиболее неприятные, тревожные условия и вынудить вести мирные переговоры. Об этом не толковали вслух, но это было так: речь шла о том, чтобы не дать англичанам пользоваться благами Южной Африки одним, а делать это вместе с ними.

Война еще длилась, но она затухала. И теперь уже не важно было, протянется она месяц или полгода, – ее конец и характер конца были предрешены.

Петр приятельски похлопал молодого Петерсона по колену:

– Ты, смотри, держись. Тебе еще в России надо побывать.

– А тебе?

– А я, считай, уже там. Что мне, брат, у вас тут делать? Кончится война – куда я? В штейгеры наниматься генералу вроде неудобно, свой рудник заводить не на что, да и не выйдет из меня шахтовладелец. Поеду в Россию лаптями торговать. Что такое лапти, ты хоть знаешь?

Пауль не ответил. Взглянув в лицо Петра, сказал:

– Тебе очень грустно, Питер, да?

Петр сменил тон. Действительно, чего уж тут прикидываться!

– Не шибко весело, но и не так чтобы грустно. Как-то тупо. А что в Россию я собрался – это твердо. Здесь меня удерживал только долг перед этим вот воинством. – Он кивнул на палатки. – А ныне пора подумать и о возвращении домой. Тем паче – скажу тебе по секрету – опыт вооруженного народа многому меня научил и может пригодиться.