Странности любви - [36]

Вот я и хочу у вас спросить: кому я сделала плохо, кто пострадал от моего поступка? И что это за мораль, которая направлена на то, чтобы растоптать жизнь женщины?»

— Еще в газету пишет! — возмущалась пожилая. — Уволили ее! За это не увольнять, а убивать надо!

— Н-да, — бормочет мужчина, то ли поддерживая, то ли сдерживая ее. — Может, и не убивать, но… Не та мать, что родила, а та, что вырастила…

А я думаю, что тут он, пожалуй, вместе с пословицей малость перегибает. Девять месяцев носить и рождать в муках — тоже труд, и немалый. Хоть частично, да мать.

— Может, у нее обстоятельства так сложились, — словно нехотя отзывается их молодая спутница.

— Обстоятельства?! — вскидывается пожилая.

А я слушаю ее возмущенные выкрики, сочувствую ее гневу, но не могу избавиться от тревожного ощущения, что и в письме полуматери есть какая-то правота, что нашей морали действительно не хватает логики.

В самом деле, в чем тут вина? Родила, а воспитывать не захотела?

Но такое обязательство она, заметим, и не брала. Ну, родила. Так ведь ей за это орден не дали и заплату не прибавили. Единственное, что она получила, — это право два ближайших десятилетия недосыпать, недоедать и недогуливать. А во имя чего? Чтобы через двадцать лет подросшее чадо сделало ручкой?

Когда-то все было более или менее ясно: в семье растет работник, потом за заботу заплатит работой. Теперь такой связи нет: работник по-прежнему растет в семье, но работает потом не на семью, а на общество в целом. И страхует человека от болезни и старости опять-таки общество. И родная или чужая рука в тяжелый момент подаст стакан воды, опять-таки неясно.

Словом, материальная польза от выросших детей проблематична.

Так почему же от полуматери отвернулись подруги? Почему уволили с работы с жуткой характеристикой? На каком основании так непреклонна наша мораль: ты родила — ты и расти?

Нет логики.

Все недосыпы, недогулы и прочие жертвы с лихвой оплачивает лишь одно: любовь к маленькому человечку. А если ее нет?

Так за что же окружающие карают нашу полумать? За то, что нет у нее этой любви?

Выходит, что так.

Но ведь вокруг нее полно людей, которые не любят кто мужа, кто жену, кто родителей, кто вообще никого. Так почему же именно на нее одну обрушились громы небесные? Почему им всем не любить можно, а ей нельзя? Кто докажет ей исключительную ценность и строгую обязательность именно ее любви?

У подруг и сослуживцев автора письма эмоций хватает, а логики нет. У полуматери логика есть…

В вагоне поздней электрички пожилая женщина тычет пальцем в грудь оппонентам:

— Вот у нас в доме кошка окотилась, а двоих котяток съела. Так ее мальчишки камнями гоняли, пока совсем не сбежала. Дети — и те понимают.

— Так та же съела, — осторожно вставляет мужчина и самим тоном, и улыбочкой показывает, что это не спор, а сугубо частное, притом шутливое замечание.

— Вот точно та самая кошка, — говорит пожилая, даже не глянув в его сторону.

— Ну, и чего ее теперь, камнями гонять?

Это уже молодая. Голос негромкий, но металл позванивает.

Пожилая женщина злится, повышает голос. Но злость — не логика.

— Платили бы на ребенка как надо, не бросала бы, — упрямо говорит молодая. Видно, тоже с характером — уперлась.

— Ладно, — уступает вдруг пожилая, — ладно. Пусть! Не виновата. А вот скажем: ты бы с нею задружила?

— Ну, дружить, может, и не стала бы, — равнодушно бросает молодая.

— А брата на такой женила бы?

— Брата не женила бы, — отвечает та подчеркнуто скучным тоном — дескать, это-то при чем?

— А в бригаду бы взяла?

— В бригаду и после заключения берем.

— А эту взяла бы?

После маленькой паузы:

— Взяла бы. Все равно же ей где-то работать надо.

— Ага! — ловит пожилая. — Задумалась! То-то!

Характерный разговор, характерная задумчивость. Людей, доказавших свою неспособность любить, опасаемся, а то и просто боимся. А ведь в быту, в работе они даже удобны: спокойны, малоконфликтны и достаточно предсказуемы.

Но в том-то и дело, что в спутники мы обычно выбираем человека не для обычного, а для трудного дня. Рано или поздно возникает ситуация, когда каждый из нас вынужден жертвовать либо собой, либо другим человеком. Пусть не жизнью — это случай исключительный. Ну, скажем, удобствами, карьерой, заработком, нервами, выгодой, покоем. Вот тут-то человек, не способный любить, и дает подножку ближнему — не для того, чтобы сделать ему плохо, а просто чтобы не сделать плохо себе. Ибо самопожертвование, даже в малом, держится на любви: к человечеству, к Родине, к близкому, к знакомому, даже к случайному человеку.

Может, ценность любви, в частности, в том, что она делает нас людьми в глазах людей?

…Перечитал письмо полуматери, и стало жутковато. До чего же неравная расстановка сил!

С одной стороны, бесхлопотная жизнь, молодость с ее радостями и развлечениями, рост профессионального опыта и, соответственно, зарплаты, перспектива нормального, как у всех, замужества, свой дом, своя семья, постепенное накопление разнообразных бытовых благ. А с другой — беспомощное существо, не умеющее пока даже головку держать. Ну что может новорожденный противопоставить перечисленным выше весомым житейским достижениям? Что реально он может дать матери?