Странники у костра - [97]

— Знаешь, ты не сердись за поход. Я же не думал, что все так не просто.

— Я не сержусь. Видишь, с отцом-то как круто пошло. Разругаемся сегодня — точно.

— Ты помолчи лучше.

— Не. Не смогу.

— Завтра что делать будешь?

— Завтра, завтра… Ах да! Работу искать пойду.

— Как?!

— В смысле, на лето. Я подумал, подумал: такие лбы здоровые, от чего мы отдыхать-то будем? И вообще, делать что-то надо.

У Володи дыхание перехватило: так просто и заманчиво было Кехино решение.

— Кеха, и я. И я хочу работать! Бери в артель, а?

— Да ради бога. Вдвоем веселее будет.

— Здорово! Повкалываем лето, к осенней охоте ружья заведем, амуницию — во!

Кеха поморщился:

— Сразу уж ружья. Просто делать что-то надо.

— Нет, я понимаю, — смешался Володя.

— Ну, до утра.

— До утра, Кеха. Держись!

Володя встал по будильнику ровно в шесть, потихоньку прошел на кухню, чайником старался не греметь, но мать все равно услышала и позвала:

— Вовка, не сходи с ума! Обязательно в такую рань, да?

— Мам, ты спи, спи. Кеха же ждет.

— Тут поспишь. Как же! — Мать тоже встала и, погладив темными морщинистыми руками неотдохнувшее лицо, привычно закружилась на кухне: заварила чай, смастерила бутерброды, вынула из кастрюльки с холодной водой бутылку молока, с тяжелым, сонным вздохом нагнулась, доставая из тумбочки сахарницу.

— Зря вы это, Вовка, затеяли. Недельку, другую надо было отдохнуть.

— А мы не устали. С чего отдыхать-то?

— Ну, все-таки. Считай, год взаперти над книжками просидели.

— Вот и проветримся, пропотеем. Мам, ну, ты иди, иди. Ложись. Не спала же совеем. — Мать вернулась с завода ночью.

— Да ладно. Успею.

— Смотри, начальству пожалуюсь.

Мать улыбнулась, улыбка на мгновение расправила темные, глубокие морщины у глаз и у крыльев носа, сразу помолодела, посветлела кожа — как бы высвобождались из морщин, вновь освещали лицо ушедшие годы. «Старенькая уж, какая же она старенькая!» — думал всегда Володя, и укалывало сердце жалостью и безотчетной тревогой.

— Я тебе пожалуюсь. Тоже волю взял, — сказала мать и снова улыбнулась.

«Пожалуюсь начальству», — давняя Володина шутка, которую он сочинил, прочитав как-то в принесенном матерью «Руководстве для контролеров» следующее правило: «Контролер электролизного цеха должен являться на смену бодрым, хорошо отдохнувшим, так как усталость приводит к невнимательности и опасным действиям», — прочитал, запомнил и при случае пошучивал над матерью, думая в то же время: «Хоть бы уж отдыхала как следует. В самом деле еще выйдет что — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!»

— Мам, серьезно, иди спи. Ну, чего встала!

— Тебя жалко. Ехал бы в лагерь, в цехе путевку хоть сейчас пожалуйста. Хуже людей, что ли?

— Ага! «Подъем», «отбой» — пусть пацаны едут.

— Хочешь, где туристы езжай. Хоть и не больно велик.

— Все, все, мам. Договорились же! Пока, помчался.

Неяркое теплое утро, и как бы отдельно от тепла и тишины над ними сквозил, переливался прохладный воздух. Володя, дождавшись Кеху, спросил:

— Ну, чем вчера кончилось?

— Ничем. Договорились, что проблемы отцов и детей не существует.

— Нет, правда?

— Он валидол сосал, я вот не выспался.

— Значит, поссорились?

— Вроде нет. Он ночью пришел ко мне, сказал: «Я не заметил, как ты повзрослел. Извини. И поэтому отныне предлагаю полную откровенность: я готов обсуждать с тобой любые вопросы. Надеюсь, и у тебя возникнет такое желание».

— А ты?

— Я согласился… Хватит об этом, а?

— Пожалуйста, — равнодушно-вежливым тоном ответил Володя.

Они пришли на речной причал проситься в грузчики. Грузчиков нанимал представитель орса, безбровый, рябой дядька, дневавший и ночевавший на причале. Он долго разглядывал Володю и Кеху голубовато-мутными от недосыпания глазами.

— Восемнадцать есть? — Голос у него оказался мягким, хрипловато-ласковым.

— Пока нет, — сказал Кеха.

— Но мы сможем, мы выносливые, — заторопился Володя, испугавшись, что не возьмут. Кеха сунул ему кулак в спину.

— Не имею права, ребята. Хребет сломаете, — дядька дернул красными надбровьями, захохотал: — А лечить кому? Карману моему? — Зубы у него были белые, крупные и рассажены поодиночке. «Ужасный врун», — подумал Володя.

— Чо же, мамки не кормят? Или силенку девать некуда? — Дядька снова захохотал.

— У нас тут план один есть. Мы накопить решили, — с искательной улыбочкой — самому было противно — заговорил Володя, но Кеха опять оборвал тычком в спину:

— Надо нам.

— Значит, и у вас головы от планов кружатся — о-хо-хо! Мне бы, ребята, ваши планы — одни бы премии получал. А с моими, глядишь, с работы снимут. Ладно, — дядька нахмурился, взял со стола полевую сумку, — подождите тут секунду. Договоримся.

Кеха сидел, опустив голову, толстые губы его подрагивали, потом нижняя вытянулась, чуть отвисла, сообщив лицу этакое брезгливо-снисходительное выражение.

— Да, Вовка, несет тебя без оглядки. И просить не надо — всю жизнь расскажешь. Зачем тебе это?

— Я же сочувствие у него вырывал. Чтоб наверняка было, — Володя покраснел, смешался и тотчас же разозлился, что Кеха пристыдил его, и пристыдил правильно. — Знаешь что! Говорю, как умею и как хочу!

— Пожалуйста, только не при мне.

— Ничего, перетерпишь.

Кеха замолчал.