Странники у костра - [138]

Шрифт
Интервал

— Коль, нет! Не пойду я. Точно, Коль.

— Не хочешь, значит? Эх, Серега! Как мы с тобой бы зажили! Все бы у нас было: надо тебе мотороллер — пожалуйста, надо ружье — зауэр два кольца — будет. Ты пойми только: как хочешь, так и будем жить. Как хочешь! Чего лучше, Серега, друг? А потом… Может… я тебя познакомлю с одним человеком. Он, знаешь, ну… он все может, все знает. Чуть не академик, да куда там академикам! В подметки не годятся. Два института кончил, языки штук шесть знает, умный! Просто не скажешь какой! Вот он мог бы везде чего хочешь добиться, любой должности, министром бы уж давно был. А он не хочет. Потому что самое главное понимает: жить надо, как хочешь. А ты — костры, костры! Старичок, идешь?

Серегу прошибает внезапный жар: «Он нарочно уговаривает. Следов не оставлять. Боится — продам. Заведет — и бац! — в лесу спрячет». Но чуть не пошедший горлам страх через минуту оседает в Сереге возмущением: «Ну, что пристал, чего! Не нужен этот академик. Вовсе не надо мне это».

— Неохота мне, Коль. Не пойду я…

Коля встает и натягивает Серегины джинсы, Серегину распашонку, бросает в рюкзак хлеб, банки со сгущенным молоком, тушенку, через плечо перекидывает двустволку.

— Коля, ты зачем?.. Коля? Зачем оделся-то так?

— Вот те раз, старичок. Примеряю. Разве ты мне не даришь? Барахла?! Другу?! Пожалел?! — Коля укоризненно качает головой.

— Коль, нарочно, да? Холодно ведь, Коль… Без штанов-то…

— Старичок, был бы рад свои штаны оставить. На память. Но мне они вот так будут нужны.

«Не дамся! Ни за что! Даже одежду забрал, гад!» — Серега вдруг вскакивает и, забыв, что один, кричит:

— Ребята! — кидается к табуретке, хватает ее, ослепнув, уже умирая, снова кричит: — Отдай! Сволочь!

Коля увертывает, вырывает табуретку, резко откинувшись, оперевшись на левую ногу, правой бьет Серегу в живот.

— Дерьмо! — говорит Коля. — Только пикни тут! — Он молчит, щурится: — Жаль, что так тебя оставляю. Да себе дороже выйдет, ладно… Пока, старичок.

Серега не слышит его: в теле перекатываются ледяные, жаркие волны — вверх под сердце бьет жаркая, а вниз падает, царапает льдом другая.

Потом возвращается сознание. Серега поднимается, неверно, шатаясь, тащится к двери — она приперта снаружи. Долго, мучительно долго он разгибает гвозди на окне, никак не может и выдавливает его. Обдираясь гвоздями, осколками, еле-еле выбирается из тепляка. Идет к ключу, пьет, пьет, пьет, окунает, студит голову в нем.

— Сейчас я им напишу, напишу, — бормочет Серега. — Нельзя же так бросать. Напишу, телеграмму дам. Пусть хоть Геночка придет, пусть Олег. Возьмите, возьмите быстрей.

Солнце; дрожит марево над просекой; ветерок бежит, бежит, бежит по траве, по деревьям — так просторно, тихо кругом. Серега бросается на траву и плачет: никого, никого, никого на всем свете! И так нестерпимо хочется ему, чтобы кто-нибудь был рядом: мать, Женечка или ребята, что он с силой трется лицом о землю и стонет.

Не вытирая слез, много позже, он идет в тепляк, берет спички и так, босой, в трусах и майке, раскладывает костер. Собрав его, очень устает, забывает окопать, снова бредет к зимовью — отлежаться. Слез накопилось много, и они все время стекают и стекают по лицу — Серега уже не чувствует их соленого, горького жара. Что-то заставляет Серегу оглянуться: от костра к лесу пролег прозрачно рыжий треугольник. Серега вскрикивает и, странным образом отъединяясь от боли, от окружающего дня, несется назад. «Что же, что же! Еще и это!» Он рвет руками траву, под ногти вонзаются колючки, трава мгновенно сгорает в пламени, он выламывает березу, бьет ею по пламени — огонь насмешливо отклоняется, но не убывает. Серега сдирает майку, бьет ею. Она с удовольствием, легко вспыхивает. Он мечется, наконец соображает — хватает лопату и выбегает к лесу, наперерез огню. Гнется черенок, босая ступня давно распорота об острый приступок лопаты, но боли не чувствует. Быстрее, быстрее!

Он возвращается почти ползком: пойдет, пойдет и как-то боком завалится, подвигаясь на бедре, снова привстанет и снова несколько коротких скорых шажков. Черный, ободранный, в земле, в крови, в поту, он шепчет и шепчет: «Вот видите… вот видите… вот видите…»

Володя

Десятилинейная лампа на столе; самодельный абажур — просверленная алюминиевая тарелка; в ярком кругу деревянная коробка с махоркой, трубка, фуражка без кокарды, лежавшая на толстой тетради в черном переплете. За столом в синеватой тени сидел офицер, взгляд которого Володя запомнил сегодня утром, лежа на жестких, упругих листьях толокнянки. Офицер сидел, навалившись грудью на стол, подперев голову правой рукой. Щека под рукой смялась, наплыла на один глаз. «Сейчас кричать начнет, стращать, бить, — стиснув зубы, больно сцепив за спиной пальцы, Володя ждал. — Господи, какое знакомое лицо!»

— Вон табуретка, бери, садись, — голос у офицера ленив, приятно дружелюбен. Он оторвал руку от щеки, махнул на табуретку у стены, откинулся на спинку, скрипнув стулом. Володя сел. Офицер поглаживал затекшую, смятую щеку — она не желала расправляться, лиловела этаким дряблым бугорком, как бы спросонья. «Господи! Да это же вылитый Кеха! — Володя вспомнил, что именно так сидит Кеха на уроках — грудь на парту, кулак под щеку, именно так, в один глаз и в одно ухо слушает учителя, именно такие у него полные, в крупных темных веснушках губы, такой же пористый утиный нос, и эти черные кудри, и аккуратный, округлый подбородочек. — Вылитый, вылитый! Ах господи, бывает же такое! Он же меня мучить будет — с таким лицом! Как страшно! О-о…»


Еще от автора Вячеслав Максимович Шугаев
Русская Венера

Рассказы, созданные писателем в разные годы и составившие настоящий сборник, — о женщинах. Эта книга — о воспитании чувств, о добром, мужественном, любящем сердце женщины-подруги, женщины-матери, о взаимоотношении русского человека с родной землей, с соотечественниками, о многозначных и трудных годах, переживаемых в конце XX века.


Дед Пыхто

Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.


Избранное

В книгу лауреата Ленинского комсомола Вячеслава Шугаева «Избранное» входят произведения разных лет. «Учителя и сверстники» и «Из юных дней» знакомят читателя с первыми литературными шагами автора и его товарищей: А. Вампилова, В. Распутина, Ю. Скопа. Повести и рассказы посвящены нравственным проблемам. В «Избранное» вошли «Сказки для Алены», поучительные также и для взрослых, и цикл очерков «Русские дороги».


Рекомендуем почитать
Девять камер ее сердца

«Ты прекрасна, но эгоистична.Прекрасна, как свет, пробивающийся сквозь стекло».«Девять камер ее сердца» – не совсем обычная вещь сразу в нескольких отношениях.Здесь нет основного действующего лица – основная героиня предстает нам в описаниях других персонажей, и мы ни разу не сталкиваемся с ней напрямую, а видим ее только в отраженном свете.Девять непохожих людей вспоминают свои отношения с женщиной – той, которую они любили или которая любила их.Эти воспоминания, подобно частям паззла, собраны в единое зеркальное полотно, в котором мы видим цельную личность и связанную с ней историю.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.


Дом иллюзий

Достигнув эмоциональной зрелости, Кармен знакомится с красивой, уверенной в себе девушкой. Но под видом благосклонности и нежности встречает манипуляции и жестокость. С трудом разорвав обременительные отношения, она находит отголоски личного травматического опыта в истории квир-женщин. Одна из ярких представительниц современной прозы, в романе «Дом иллюзий» Мачадо обращается к существующим и новым литературным жанрам – ужасам, машине времени, нуару, волшебной сказке, метафоре, воплощенной мечте – чтобы открыто говорить о домашнем насилии и женщине, которой когда-то была. На русском языке публикуется впервые.


Дешевка

Признанная королева мира моды — главный редактор журнала «Глянец» и симпатичная дама за сорок Имоджин Тейт возвращается на работу после долгой болезни. Но ее престол занят, а прославленный журнал превратился в приложение к сайту, которым заправляет юная Ева Мортон — бывшая помощница Имоджин, а ныне амбициозная выпускница Гарварда. Самоуверенная, тщеславная и жесткая, она превращает редакцию в конвейер по производству «контента». В этом мире для Имоджин, кажется, нет места, но «седовласка» сдаваться без борьбы не намерена! Стильный и ироничный роман, написанный профессионалами мира моды и журналистики, завоевал признание во многих странах.


Антиваксеры, или День вакцинации

Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.


Музыканты

В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.


Лики времени

В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.


Сын эрзянский

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Великая мелодия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.