Странники у костра - [133]

— А я знаю, вас Савелий Федотыч зовут. Вы учитель. Мне Нюра сказала.

— Прекрасно. А я знаю, что вы — Володя.

— А-а?

Учитель улыбнулся, тяжелые веки почти закрыли, задернули зрачки.

— Я не знаю, кто вы и откуда. Как я это узнал — долго объяснять, а времени у вас в обрез. Как-нибудь после, хорошо?

— Хорошо, — растерянно сказал Володя… — Скажите, Савелий Федотыч. Про какое дело и про какую охоту я вам говорил.

— Хорошую вы весть, Володя, принесли. Наших будем встречать. И вы, надеюсь, мне поможете. Поможете?

— Конечно, еще бы, с удовольствием! — горячо заторопился Володя, смутившись этим вторым вопросительным «поможете». «Знает он, что ли, про мою боязливость? Сомневается? Не верит?» — А скоро встречать-то будем?

— По-моему, скоро, но всего не предусмотришь, могут быть и задержки. Так или иначе — времени в обрез. Кстати, вы внимательно шли?

— Да, ни одной души. Я как тень. Тихо, незаметно.

— Хорошо. Особенно если в вашей тени не пряталась еще чья-то.

— Нет, точно, все в порядке.

— Что ж, молодцом. Ну-с, Володя. Поспешу-ка я спросить вас кое о чем, — он потер, помял переносицу, как если бы она онемела под очками — хрящик ее проступил красно-белым пятном. — Да… Мысли мои, как стая голодных собак. Не знаю, за что ухватиться. Ну что же, что ж… Как вы живете, то есть как народ живет?

— Хорошо.

— Нет, нет, простите, Володя, — учитель вскочил, зажал в кулаке отвороты тужурки, быстро прошелся, круто свесив голову. — Необъятное хочу объять. Эх! Самому бы мне на вашу жизнь глянуть. На секунду бы в вашу школу зайти, — Савелий Федотыч застегнул тужурку, одернул ее, быстрым движением ладони обмахнул, огладил бородку, построжал лицом, и вот осталось только открыть дверь и войти в Володин девятый «б».

— Ну, а как Советской власти вы помогаете, Володя? Вы и однокашники ваши?

— По-разному. — Володя стал перечислять. — Вот металлолом собираем… С концертами выступаем, когда выборы в Советы проходят… Старикам дрова ходим колоть. Ну, учимся, конечно, — главное наше дело… — Володя не рассчитал дыхание и потому на последних словах пискнул и проговорил их шепотом.

— М-м… — Савелий Федотыч резко сел на лавку, выбросил руки на стол, быстро забарабанил пальцами. — Политикой занимаетесь?

— Как?!

— Помогаете ли правительству, наркому просвещения — вам же на местах много виднее. Устраиваете ли митинги с обсуждением текущего момента в стране?

Володя представил свой класс, грохот парт с последним звонком, возбужденные внеурочными заботами лица приятелей: кто в кино, кто на тренировку, кто к реке или в лес — представил, что кто-то в этой толчее предлагает: «Ребята, министр просвещения выступил, вот, в газете. Есть спорные мысли», — улыбнулся и покачал головой.

— Нет, не занимаемся.

— Но почему?! Почему вы отреклись от такого острого, гражданского средства самовоспитания, как участия в текущей политике? — Учитель задумался, снова забарабанил пальцами, но уже еле слышно, едва перебирая ими. — Вот вы говорили: хорошо живете. Что вы имели в виду?

— Одеты, обуты, сыты. Не воюем.

— Так. И больше никаких тревог, забот, волнений?

— Почему? Недостатков у нас хватает, — Володя приободрился: уж это он знал точно, и читал про них, и слышал, правда, никогда не размышлял, откуда они берутся. — Сколько угодно недостатков, но не думайте, сложа руки мы не сидим.

— Девать некуда, но живете хорошо. Ясно. Ах, Володя, смешной вы мальчик, простите, что я вас так, не сердитесь. Вот сидите вы передо мной, такой встревоженный, серьезный, словно экзамен держите. Спасибо вам за это чувство — оно меня радует и греет душевно. Я понимаю, что взвалил на вас, может быть, непосильную ношу — отвечать за время. А вы — мальчик, наверное, влюблены, над миром — радуга, и вы сами себя не понимаете. Признайтесь, влюблены?

— Не знаю, вы как-то вдруг спрашиваете… — забормотал Володя: ему показалось, что даже слова покраснели и вылетают горячими. «Хорошо, что про Нюру не говорит. Ведь и она… Теперь как же я буду? Ой господи, уже в самом деле ничего не понимаю!»

Савелий Федотыч нашел Володину руку, ласково, крепко пожал ее тыльную сторону.

— Не буду, не буду! Но и вы поймите меня, Володя: у меня единственная и краткая возможность узнать о тех днях, о которых мы столько мечтали. Да и не только мечтали…

— Я понимаю! Что вы! Пожалуйста, спрашивайте.

— Так какой вы главный недостаток выделите из ваших «сколько угодно»?

— Бюрократов много, — торопливо сказал Володя, потому что вспомнил жалобы матери, которая однажды помогала подруге по цеху определить ребенка в ясли и не могла помочь.

— Что вы говорите?! — Савелий Федотыч долго тер переносицу… — Одолеете вы его?

— Да! — решительно пообещал Володя, взглянув в усталое лицо Савелия Федотыча.

— А вы что с ним делаете?

— Я?!

— Да.

Володя закрыл глаза: замелькали лица киноартистов, разоблачавших бюрократов: председателей месткомов, заведующих клубами, директоров столовых; зарябили в памяти строчки фельетонов, просмеявших бюрократические замашки крупных и мелких снабженцев, начальников цехов, руководителей проектных институтов — оказывается, Володя ни разу не встречался с живым бюрократом.