Странник - [4]

Тема одиночества перекрещивается с темой безумия, с наибольшей экспрессией раскрытой в книге «Безумец» (1918). Джебран развивает известный в поэтике романтизма мотив спасительного «мудрого безумия», в котором смятенный дух обретает убежище от убогого благоразумия, рассудочности, царства холодного расчета. Безумствующий восстает в одиночестве против окружающей обезличенной жизни с ее фальшью, поддельностью, ханжеством. В этом мятежном безумии кроется попытка человека обрести себя и сохранить свой подлинный лик, не изменив своему идеалу.

Проблема подлинного и мнимого, «лица» и «личины», поставленная в «Безумце», поворачивается новой гранью в сборнике «Предтеча» (1920). Желание перекинуть мост через пропасть непонимания побуждает Предтечу надеть личину. Преисполненный сострадания и любви к людям, он, однако, не в силах разбудить их сердца и попытки его терпят неудачу: люди отворачиваются от него. Тогда он скрывает свою любовь и нежность под маской притворной ненависти и жестокости и в итоге достигает своей цели.

Время, в которое жил и творил Джебран, явилось свидетелем острого кризиса господствовавших канонических исповеданий, упадка влиятельности ортодоксальных, традиционных мировых религий. Люди, изверившиеся в официальных религиях современности и отвергавшие их, жаждавшие духовности и не могущие проникнуться научным мировоззрением, отказывались от религиозности в традиционном ее обличий в пользу теософических «научно-религиозных» учений, предлагавших новые формы целостного религиозного постижения мира и нравственной практики.

Религиозная ситуация, сложившаяся к тому времени в Ливане, отличалась необычайной напряженностью. В стране насчитывалось около двух десятков конфессиональных общин, противостоявших одна другой и потому постоянно противоборствовавших.

Для Джебрана, как и для другого видного ливанского писателя-романтика ар-Рейхани, выходцев из традиционных христианских (маронитских) семей, имевших опыт общения с носителями различных религиозных воззрений и болезненно переживавших религиозную рознь на родине, безрелигиозность, так же как и религиозность в традиционном догматическом смысле, были в равной степени неприемлемы.

«Фанатик – это глухой как пень оратор», – однажды метко заметил Джебран. Христианство, впавшее в лицемерие, ложная церковь с показной святостью и благочестием, ее жрецы-лжеспасители, «религия, похороненная в книгах, и суеверие, занявшее ее место», были ненавистны ему. Определяющим в его религиозных воззрениях становится стремление к некой новой, романтической, религии – религии общечеловеческой, размыкающей узконациональные границы, а в понимании ее Джебраном преобладают философско-художественные и пантеистические мотивы.

Джебрана можно называть христианином весьма условно. Перед самой смертью на вопрос, христианин ли он, Джебран ответил отрицательно. Те христианские образы, символы и темы, к которым он обращается в своих произведениях, далеки от ортодоксального истолкования. Даже Иисус в его представлении – бунтующий человек, исполин, ниспровергатель тронов, ищущий воплощения идеала в этом мире. «Он пришел не затем, чтобы сделать боль символом жизни, а чтобы сделать жизнь символом истины и свободы» («Распятый Иисус», сб. «Бури»).

В книге «Иисус сын человеческий» (1928) образ Иисуса получает неканоническое воплощение. Джебран видит в нем не Христа – помазанника, а человека, «борца среди борцов», «поэта среди поэтов». В книге используется особый композиционный прием: автор создает своего рода мозаичный портрет, слагающийся из свидетельств людей, живших в те давние времена, – лиц исторических, как, например, римский правитель Иудеи Понтий Пилат, первосвященники Каиафа и Анна, и вымышленных – никому не ведомый человек из пустыни, иерусалимский сапожник, грек аптекарь. Здесь писатель утверждает высказанную им ранее идею о том, что «Иисус жил революционером, распят бунтарем и умер исполином» («Распятый Иисус»).

Чувствуя насущную потребность перейти от созерцания судеб человека и человечества к проповеди своего понимания существа самых разных философских и религиозных проблем, испытывая постоянную неудовлетворенность настоящим, Джебран пытается строить собственное философское вероучение с намерением дать человеку миросозерцание, сообразное духу и потребностям времени, дать чувство глубокой нравственной перспективы, указующее пути к освобождению от всего обыденно-бренного, от утилитаризма и прозаичности мира, в котором многие ценности утратили свое значение и смысл.

Джебран сосредоточивает свои усилия на выборе образа «нового человека», наделенного «новым сознанием». И в ранние и в зрелые годы основным предметом его внимания как писателя и мыслителя являлся человек и его положение в мире, сущность и назначение, цель и смысл существования, основные стихии духа и страсти его души. Исключительный интерес Джебрана к человековедческой проблематике достигает своего полного выражения в созданном им «профетическом» цикле, главным образом в оставшейся незавершенной трилогии, куда, по замыслу автора, должны были войти «Пророк» (1923). «Сад пророка» (посмертная публикация 1933 года) и «Смерть пророка» – последнюю книгу он не успел написать. В сущности, все наиболее значительные работы Джебрана, примыкающие к этому циклу, можно рассматривать как введение или дополнение к «Пророку», программной его веши, подводящей итог многолетним поискам. Это произведение, принесшее ему мировую известность, выдержало десятки изданий в арабских странах, Европе и Америке и переведено на множество языков мира.