Странник - [16]

Не успели слова слететь с языка, как она уже протопала к нему, расплескивая грязную воду насквозь промокшими ботинками так, что долетало даже до лица.

– Что еще за дорога? Или мы теперь называем «дорогой» действия наобум?

Он глубоко вздохнул, чтобы сдержаться, и заговорил, тщательно взвешивая каждое слово, стараясь не открыть ей ничего, что она могла бы использовать сама, – не хотелось вручать ей нож, который потом воткнется ему же в спину.

– Хочу сходить в гавань: не слышал ли там кто про нашего вора.

– Отлично, – проворчала девушка, поворачиваясь в том направлении. – Это не займет много времени.

Николас покачал головой:

– Возвращайся на пляж, отдох…

– Знаешь что, – перебила его София, сжимая бледные кулачки и прожигая его взглядом, – понять не могу, как Линден выдерживала путешествия с тобой. Я уже через пару часов нашего «напарничества» захотела выбросить тебя в окно.

Николас удивился, как быстро и горячо его переполнила ярость. Усталость, голод, разочарование – он мог придумать любое оправдание, но правда заключалась в том, что София ткнула в ту рану на его сердце, что все еще кровоточила.

– Только произнеси еще раз ее имя. Хочешь проверить мою реакцию? Милости прошу, мэм.

София хмуро посмотрела на него.

– Я имела в виду, что не понимаю, как она могла выносить вечную игру в дурацкие предлоги и глупую мужскую доблесть, которую ты так лелеешь: «оставайся здесь, возвращайся, не двигайся, иди вперед»… Ты не моя гувернантка, а я не один из твоих людей на том дурацком чертовом корабле, так что хватит мне тут приказывать! Попробуй оставить меня позади, попробуй отослать – еще хоть раз – и получишь пулю. Кое-куда.

– Напомнить тебе, – спросил Николас, ненавидя то, как быстро ей удалось довести его до белого каления, – что это именно ты с головой нырнула в кружку вчера вечером и вместо того, чтобы вести себя разумно и скрытно, стала палить из пистолета, да еще и мимо, посреди переполненной таверны? Что только вчера ты затеяла перебранку с британским военным, потому что тебе «не понравилось то, как он на тебя посмотрел», и нас чуть не бросили в тюрьму?

– Что было бы всяко лучше того места, где нам пришлось ночевать, – проворчала она.

«Она никогда не начнет уважать меня, – подумал он, испытывая тошноту от ненависти. – Всегда будет считать ничем».

– Однажды в твою честь назовут смертельную болезнь, – устало заметил он.

– Надеюсь, особенно паскудную, – тут же парировала она. – Мечтаю о славе!

– С самого начала ты относилась ко мне как к какой-то крысе, – продолжал он, оставляя без внимания ее ухмылку. – Хочешь знать, почему Этта меня терпела? Да потому что мы были напарниками, потому что доверяли друг другу, и потому что она могла сама о себе позаботиться. А ты, кажется, задалась целью свести нас обоих в могилу. И, хотя ты, возможно, считаешь себя расходным материалом, я хочу убедиться, что она выжила, несмотря на твое вероломство.

Николас уже приготовился к ее неизбежному презрительному ответу, к обожаемой ею снисходительной усмешечке, но София вопреки ожиданиям стащила шляпу и принялась развязывать лоскуток кожи, которым прихватывала свою короткую косичку, молча распуская и перебирая волосы.

Они не выделялись на фоне мужчин, вываливавшихся из трактиров и таверн с заспанными и остекленевшими глазами, – жертв ночного разгула. Некоторые даже пытались заправить рубашки в штаны. Николас покачал головой. Капитан Холл сбросил бы любого из них за борт, посмей они заявиться в таком виде.

Холл. Он послал весточку, что жив и в целом здоров, но еще не получил ответа. И, скорее всего, не получит, пока они не вернутся в порт. Николас не сопротивлялся легкому эху тоски по искушению взойти на борт корабля, исчезнуть за горизонтом, по простоте подобной жизни и по тому, как быстро она примет его обратно с распростертыми объятиями.

Кто-то засвистел мотив похабной трактирной песенки, матросы зафыркали. И внезапно, неожиданно для Николаса, портовый город стряхнул с себя остатки ночного сна. «Красные мундиры» наводнили улицы: подтянутые фигуры с начищенными пуговицами выглядели еще аккуратнее на фоне окружающего хаоса. Телеги застонали и заскрипели под весом грузов, перевозимых в город и из города, жители засновали туда-сюда. Зеленые пальмы и кустарники казались раскрашенными солнцем, сияя от удовольствия под его жаркими поцелуями, как всегда после изрядной бури. Старая крепость на западе возвышалась над городом четырехконечной звездой, высокие стены подмигивали на солнце мокрыми серыми камнями.

– Пошли, – сказала София, кивая в сторону кораблей в бухте. – Мечтаешь о побеге, так вот тебе: две, три – четыре возможности под рукой.

– О чем ты? – спросил он, прогоняя мысли, как это чертовски раздражает, когда она читает его мысли. – Все никак не протрезвеешь?

– Просто очень наблюдательна, – ангельским голоском пропела она.

– Как бы ты ни думала, будто знаешь что-то, уверяю тебя: ничего ты не знаешь.

– Я знаю, что ты понапрасну терял здесь время. Знаю, что тебя не очень-то волнует астролябия, а волнует лишь первая девчонка, остановившая на тебе свои голубые оленьи глазищи.