Странная жизнь Ивана Осокина - [19]

момент нашей встречи. Я могу уже кончить университет к тому времени. Тогда все будет совсем иначе. Но ужасно, что я ничего не делаю! Как могло случиться, что я остался на второй год! Потерял год! Еще четыре с половиной года в этих стенах и в этих коридорах! Не знаю, мне кажется, я не выдержу. И главное, я теперь как-то потерял свою цель, и мне просто скучно от того, что я все знаю. А хуже всего то, что и тогда, когда я раньше был в гимназии, мне было так же скучно, потому что и тогда я все знал. Это — ужасно! Мне кажется, что все повторяется, не раз, не два, а уже десятки раз, как какие-то «Дунайские волны» в шарманке. И я все знаю наизусть. А иногда мне кажется наоборот, что ничего не было и что я все придумал. Ни волшебника не было, ни Зинаиды, ни той жизни. Но откуда я мог это все знать, мне неизвестно. Верно во всем этом только одно — мне часто хочется разбить голову о стену от скуки.

Глава 10. Скука

Осокин встает и ходит взад-вперед по полутемному классу. Потом подходит к большой стеклянной двери в коридор и пробует ручку. Дверь не заперта.

— Забыли запереть, — говорит он себе. — Что бы такое устроить? Ужасно скучно! Еще целый час сидеть здесь. По коридору до него доносятся шум и торопливые шаги.

— Это они, вероятно, ждут попечителя, а, может быть, он приехал, — предполагает Осокин.

Он приотворяет дверь и выглядывает в коридор.

— Никого нет! Ну, отправимся на разведку.

Он тихонько приотворяет дверь и выходит в коридор. Все тихо. Заглядывая в стеклянные двери пустых классов, Осокин доходит до библиотеки и осторожно заглядывает туда из-за угла двери. Никого нет.

— Черт возьми! — возмущается он. — Здесь пройдет попечитель. Написать что-нибудь мелом на стене? «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ВАШѢ ПРЪѢВОСХОДИТѢЛЬСТВО!» Можно даже через два «ѣ». Это будет совсем хорошо. Жалко, нет мела.

Он задумывается.

— Или вот что я лучше сделаю… — он опускает руку в карман и вынимает синие очки. Против него на консоли стоит гипсовый бюст Цезаря.

— Надену на Цезаря синие очки. Этого уже нельзя не заметить.

Осокин бежит на цыпочках в другой конец библиотеки, приносит стул и, забравшись на него, надевает на Цезаря синие очки. Очки держатся великолепно, и Цезарь приобретает ученый вид.

Осокин относит стул на место и убегает в коридор. Но теперь ему уже не хочется возвращаться в свой пустой класс, как расшалившемуся котенку, а хочется выкинуть еще что-нибудь. Он пробует двери классов, выходящих в коридор, — одну, другую… Одна оказывается незапертой. Посмотрев по сторонам, Осокин проскальзывает в темный класс и за доской у стены находит кусочек мела. Опять бежит в библиотеку и прямо против двери на темной стене под «золотыми досками», на которых написаны фамилии первых учеников, пишет круглым и четким «чужим» почерком: «Добро пожаловать, Вашѣ прѣвосходитѣльство!»

Потом он рисует какую-то рожу на стене, с разинутым ртом и удивленным выражением глаз и, весь содрогаясь от смеха, бежит в свой темный класс.

Там он садится на подоконник и смотрит на улицу, где уже горят фонари.

— Ну какой черт дергает меня делать все эти глупости? — досадует он. — Теперь пойдет разборка, и, конечно, прежде всего подумают на меня. Хуже всего то, что теперь я совершенно ясно помню, как я то же самое устроил тогда, раньше, и как меня за это вышибли из гимназии. Ну зачем я это сделал? Конечно, скучно здесь, но ведь на то и гимназия! И разве эти идиоты понимают шутку? Для них я обыкновенный гимназист. Конечно, они поймут, что это я! Как бы запереть себя здесь, в классе?

Он идет, пробует дверь. Потом смотрит на часы.

— Еще полчаса. Только бы уйти.

Берет книгу и пробует читать. Через пять минут бросает.

— Ну, очки, черт с ними, — говорит он. — Но вот «прѣвосходитѣльство» через два «ѣ» и рожу на стене они мне не простят. Да и очки тоже… насмешка, и все такое. Ну, конечно, и я не я и лошадь не моя… но только у инспектора нюх на меня правильный. Часто он прямо говорит, что никто, кроме меня, не мог этого сделать. Так и теперь будет. А когда откроется, что я сидел рядом в отдельном классе, будет совершенно все ясно. Черт возьми, не стереть ли пойти? Нет, уже не стоит, еще хуже попадешься.

Он глядит на часы.

— Еще пятнадцать минут! Как бы запереть себя?

Он опять идет к двери и смотрит замок.

По коридору — шаги. Осокин отскакивает от двери и опять подходит к окну. Время идет медленно. Каждую минуту он смотрит на часы.

Наконец к двери подходит Таракан, классный сторож, с ключами. Он долго копается, выбирая ключ, пробует отпереть дверь, качает головой, берет другой ключ. Наконец дергает дверь, она отворяется.

— Что такое? — восклицает он. — Отперто, что ли, было?

— Заперто, — отвечает Осокин, подошедший к двери. — Ты первым ключом отпер замок.

— Ну иди, — говорит Таракан, — отпустить тебя велел Хреныч.

— Ах, Таракан, Таракан, — радуется Осокин, — вот тебе за это двугривенный.

Таракан очень доволен и фамильярно хлопает Осокина по спине.

— Таракан будет на моей стороне, — говорит себе Осокин. — А разборка будет, только бы теперь ноги унести.

Он бежит вниз по лестнице через гимнастический зал в швейцарскую, которая необычно ярко освещена в ожидании приезда начальства.