Странная женщина - [2]

Спасло меня только то, что ребёнка надо кормить. Всё же гуманные у нас законы, слава Кларе Цеткин и прочим дамочкам. Безжалостное законодательство всяких чуждых нам стран предписывает инициатору развода обеспечивать свою больше не нужную вторую половину, чтобы она не пострадала хотя бы финансово. В результате брошенная жена может с комфортом предаваться унынию и депрессии. Слава богу, у нас не то. Захотел – женился, захотел – ушёл, а как там будет бывшая с ребёнком, её дело. Она такой же человек, как и ты, руки-ноги есть, прокормится как-нибудь.

Вот и приходится крутиться, и на страдание остаётся совсем немного времени и сил.

Выйдя замуж и забеременев, я упустила возможность остаться на кафедре, но впечатление по себе вроде бы оставила хорошее, и теперь меня приняли в штат врачом-анестезиологом с перспективой заочной аспирантуры. Перспектива эта мне сто лет не была нужна. Жизнь кончена и разбита, осталось только поднять сына, и можно спокойно помирать.

Поэтому я равнодушно выслушивала похвалы своей светлой голове и аналитическому уму. Во-первых, я готова была в любую секунду променять все свои мозги на простое женское счастье, а во-вторых, было немножко странно, как маститые профессора умудрились всё это во мне разглядеть, ибо я особенно не утруждалась, делая не больше десяти процентов от того, что реально могла бы.

Выйдя на службу, я снова встретила Николая Ивановича. За эти годы она сделала неплохую карьеру, стала завкафедрой хирургии, что для молодой женщины было тогда фантастично.

Такая же тощая и сутулая, она носилась по всей больнице своей вороньей походкой и успевала за день переделать тысячу дел. Несмотря на то что она была для сотрудников доступна и очень демократична, Николай Иванович ни с кем не дружила и держалась особняком ровно настолько, чтобы не прослыть заносчивой.

Ни разу не было такого, чтобы она участвовала в женских разговорах, а приходя пить чай, брала с собой два куска хлеба. Ни разу я не видела, чтобы она ела что-то другое.

Новая должность мало изменила её привычки, она по-прежнему выглядела так, будто сбежала с фестиваля бардовской песни, впрочем, на официальные мероприятия надевала чёрный костюм, сидевший на ней ужасно и вызывавший ассоциации с деревенской почтальоншей.

Я не думала, что она вспомнит бывшую студентку, но Николай Иванович меня признала. Мы не подружились, но через какое-то время я стала её постоянным анестезиологом. Что-то, наверное, было у нас общее, раз мы на операциях без слов понимали друг друга.

Стыдно сказать, но я тоже оставалась одинока в коллективе. Мужчины-доктора, наверное, подсознательно чувствовали моё отчаяние и боевую готовность создать семью и сторонились меня, а с женщинами мне самой было скучно.

Это был тяжёлый год, мне казалось, что молодость уходит, то, что я считала смыслом и центром жизни, безвозвратно рухнуло, а работа – весьма неполноценный заменитель счастливого брака. Выходя на работу, я надеялась «найти кого-нибудь», даже похудела на пять килограммов, чтобы повысить свою привлекательность, но мужчины будто сговорились считать меня пустым местом.

Как-то, глядя на Николая Ивановича, я вспомнила её фразу: «не пролюби свой талант», и мне вдруг показалось, что это было не пожелание, а проклятие.

Злость вскипела в моей душе, хотя момент для этого был неподходящий – мы как раз находились на сложной операции.

Я знала, что женская часть коллектива не любит Николая Ивановича за то, что она никогда не сплетничает с ними, не ест тортов и конфет и торчит на работе, сколько душа пожелает.

Ну и за то, что добилась в жизни много больше, чем мы, как без этого. Ну и что, что мировая величина, и монографию напечатали в пяти странах, и приглашают на конференции, подумаешь! Зато страшная, ходит как лахудра и пропадает на службе все дни напролёт, значит, никакой личной жизни!

Достоверно мы ничего не знали о семейной ситуации Николая Ивановича, но понятно же, что женщина, обременённая мужем и детьми, не станет пропадать на работе и интересы её сосредоточатся не только в науке, но и в более интересных сферах, таких как воспитание детей, кулинария и сериалы.

Просто она рано поняла, что на неё никто не позарится, ни один нормальный мужик, вот и пришлось стать трудоголиком.

«А мне теперь даже трудоголиком не стать, – подумала я горько, – ребёнок не даст пропасть в работе».

То ли Николай Иванович поймала мой полный ненависти взгляд, то ли просто так совпало, но после операции она позвала меня выпить чаю. Никто не удостаивался такого приглашения раньше, я даже не думала, что у неё есть чайник в кабинете, поэтому согласилась, хоть пора было бежать за ребёнком в сад.

Я думала, мы обсудим какой-нибудь профессиональный вопрос, ибо остальные аспекты жизни мало интересуют Николая Ивановича, но неожиданно увидела в её глазах настоящее сочувствие. Не ту женскую фальшивую жалость, настоянную на самодовольстве и радости, что молния ударила не в тебя, а настоящее участие.

– Мне показалось, вы очень устали, – мягко сказала Николай Иванович.

Злость моя тут же прошла. Я вообще очень чувствительна к заботе о себе, потому что не часто это бывает. Еле сдерживая слёзы, рассказала про развод, про свои бесконечные самобичевания и чувство вины.