Странная тень - [2]

В один из них он вошёл, постучав.

Старый толстяк, больше похожий на прожигателя жизни, чем на служителя порядка, поднял взгляд от книги, которую читал. Он положил её перед собой, узнав вошедшего. Книга была библиотечная и должна была помочь этому приветливому господину скоротать время. Ведь в этот час дел было мало или и вовсе не было.

Поэтому комиссара устраивало, что Клаус пришёл, потому что он приходил только, когда хотел рассказать что-то действительно достойное услышанья.

«Добрый день, господин комиссар!» – сказал Клаус своим резким, громким голосом.

«Добрый вечер, Клаус, дружище, – ответил тот. – Что привело вас ко мне? Служба?»

Старый тюремщик задумался на секунду, потом сказал неуверенно: «Я не знаю, могу ли я сказать, что пришёл по службе, но одно я знаю, господин фон Лаутерн: я старею».

Господин фон Лаутерн посмотрел с удивлением, так жалобно, так трагично это прозвучало.

И это был исключительно неслужебный разговор, на это указывала предыдущая фраза педантичного тюремного надзирателя.

Дружелюбный комиссар почти растрогался. Он указал на ближайший стул, на который Клаус с достоинством опустился, в то время как господин фон Лаутерн, вздохнув, сказал: «Клаус, друг мой, все мы стареем, и каждый из нас это чувствует. Главное, чтобы служба от этого не страдала, а ваша-то уж точно не страдает от того, что вы стареете».

Это был заслуженный комплимент, но Клаус не обратил на него внимания.

«В тысяча восемьсот шестидесятом году вас здесь еще не было», – сказал он, снова с кажущейся рассеянностью, которая в действительности была задумчивостью.

Господин фон Лаутерн схватил карандаш и постучал им по левой ладони. Он был очень подвижным; слушать он мог только, если его руки были чем-то заняты.

«Нет, тогда я служил в Л.», – сказал он, а Клаус продолжил: «Но господин Вернер был здесь, и я, и ещё кое-кто, кого я сегодня снова увидел».

Господин фон Лаутерн по-прежнему играл с карандашом.

«Как пишет газета и как думают люди, у доброго господина Вернера не было врагов, а всё-таки как минимум один был. Благодаря старательности Вернера удалось напасть на след опасного взломщика, он сам, в одиночку, его арестовал и привел сюда с помощью нескольких случайно оказавшихся рядом людей. Того человека – его зовут Йозеф Холцер – приговорили к десяти годам тюрьмы. Он поклялся страшно отомстить Вернеру, я единственный, кто это слышал. Это было десять лет и три месяца тому назад. Йозеф Холцер опять на свободе, а сегодня я его видел перед домом Вернера».

Господин фон Лаутерн положил карандаш на стол.

«И вы не смогли его задержать?» – спросил он медленно, спокойно, дружелюбно. Ведь он знал, что перед ним был служащий, верный своему долгу.

«Нет, я не смог его задержать, я ведь сказал, что я старею. Как только я его заметил, я поспешил к нему. Вокруг него были люди. Дюжина других любопытствующих была между ним и мной, и внезапно он исчез, как будто земля его проглотила. Там некуда было спрятаться, некуда было уйти. Палисадник Вернера был заперт. Я поспешил сюда. На полпути мне пришло в голову, что Холцер запросто мог скрыться в саду, если калитка была открыта, что он сам, возможно, и закрыл её, а потом запер на засов. Возвращаться назад было бы, конечно, бессмысленно. Тогда я продолжил свой путь и сообщил теперь то, что имел сообщить».

Петер Клаус склонил голову. Ему было стыдно, это было заметно не только по всему его поведению, но и по тому, как багрово покраснело лицо старика во время признания.

Комиссар поднялся и положил изящную белую руку на плечо Клауса.

«Не придавайте этому значения, – сказал он добродушно, – подобное с каждым может случиться. Будем надеяться, что этот Холцер найдётся. То, что вы мне рассказали, останется служебной тайной. Я хочу сейчас же пойти к нашему начальнику. Уже сегодня будет предпринято всё, что в наших силах, чтобы поймать возможного преступника».

После этих слов господин фон Лаутерн схватил свою фуражку, и оба служащих покинули комнату, в которой за это время стало почти совсем темно.

«Возможного преступника!» – пробурчал Петер Клаус с издёвкой, шагая в сторону тюрьмы. За время своей работы он разучился хорошо думать о людях, а уж заключённых он и вовсе считал не способными ни на что, кроме как на самое худшее.

Дом убитого находился, как уже упоминалось, на одном из двух концов растянувшегося города. На Мариенгассе жили обеспеченные люди, ценившие покой. У каждого дома был свой сад. Перед домом отставного полицейского Вернера был ещё и палисадник, растения в котором были с заботой высажены вплотную друг к другу. Со всех сторон приветливого двухэтажного строения было свободное пространство, потому что и справа, и слева был сад, который за домом простирался не слишком далеко и упирался в мрачную аллею, по которой редко кто проходил.

С той стороны сад был огорожен высокой железной решёткой; такая же, но с небольшой калиткой, отделяла дом и сад от Мариенгассе. Слева имение Вернера граничило с большим, огороженным забором участком, на котором не было ничего, кроме сарая, окружённого зарослями кустарника: остаток сельской жизни, которая царила здесь кругом ещё всего лишь десятилетие тому назад.