Странная практика - [24]

После такого успеха они прожили в том доме всего пару лет, а потом Майкл получил наследство от дальней родственницы, и семейство смогло переехать в Лондон, где с тех пор и оставалось. Эдвард – прапрадедушка Августа – стал экспертом по мифологии и суевериям, а следующее поколение продолжило собирать всевозможные знания о существах, подобных обитателю Кроглина.

Как и семья Хельсингов (которые отказались от приставки «ван» в тридцатых годах двадцатого века, сбежав из Нидерландов от надвигающихся грозовых туч Второй мировой войны), Крансвеллы превратились из охотников в простых исследователей – после того, как установили нейтральные отношения со сверхъестественным. В их случае прадед Августа столкнулся нос к носу с лордом Ратвеном: тот проявил нетипичную небрежность и позволил себя увидеть в момент смены ипостасей. Прадеду удалось убедить лорда Ратвена не стирать ему память. Последовавший затем разговор удивил обе стороны, оказавшись приятным и интересным, так что после той первой встречи между ними установились настороженно-дружеские отношения. Достаточно быстро эта дружба окрепла, основываясь на взаимном уважении, а спустя еще некоторое время – на взаимном доверии, так что Ратвен и семейство Крансвеллов с той поры были хорошими друзьями.

Именно Ратвен (без «лорда») познакомил отца Крансвелла с женщиной, на которой тот впоследствии женился, – нигерийской исследовательницей, проводившей научные изыскания в Лондонском Юниверсити-Колледже после защиты докторской диссертации. Сам Август познакомился с Ратвеном семь лет назад: его отец умирал, и Август вернулся в Лондон, прервав магистратуру в Гарварде, чтобы быть рядом. Фрэнсис Крансвелл представил Ратвена сыну в качестве старинного друга семьи, который «позаботится» об Августе и его матери.

И Ратвен действительно это сделал. Закладная на дом Адеолы Крансвелл была выкуплена, налог на наследство выплачен, ее стареющая машина прошла ремонт (он несколько раз предлагал ее вообще сменить, но она советовала ему не глупить), а взятый Августом кредит на обучение таинственным образом растворился, не оставив и следа. Одного этого хватило бы, чтобы он навсегда был расположен к вампиру, до конца времен, но Ратвен просто нравился ему как личность, вне зависимости от всех его богатств. Даже после того, как он открыл свою истинную природу.

По правде говоря, работой в Британском музее Крансвелл отчасти был обязан протекции Ратвена и всегда был рад пойти тому навстречу, если речь заходила о каком-либо исследовании. Его знания и время неизменно хорошо вознаграждались – красиво составленными записками, сопровождающимися красиво выписанными чеками, или билетами на какое-то особо желанное шоу, или столиком на двоих в одном из лучших ресторанов.

– На самом деле, – сказал Ратвен, когда вопрос о его природе впервые был (причем довольно неловко) задан в самом начале их знакомства, – проще всего считать меня крупным, хорошо одетым комаром, только более прилично воспитанным и не переносящим никаких заболеваний. Пожалуй, более удачным сравнением будет пиявка, но комар вызывает меньше эстетически неприятных ассоциаций. Это не больно, укус заживает практически мгновенно и только немного чешется, люди не помнят о происшедшем, я не беру от одного человека больше той дозы, которую люди сдают во время донорской кампании, а половину времени я и просто обхожусь теми упаковками крови, которые мне достает Грета.

– Но, – уточнил Крансвелл, – как же насчет убийства людей? Во всех книгах и фильмах?

– Ну, право же, – ответил Ратвен довольно устало, – вы не считаете, что это привлекло бы внимание общественности, если бы люди тут и там вдруг начали умирать от внезапной потери крови? Любой вампир, который убивает во время питания, – это вампир с большими проблемами самоконтроля, плюс я даже не уверен, что физически возможно без проблем проглотить столько литров крови за один прием. Даже если у вас нет возможности прибегать к услугам банка крови, гораздо проще и безопаснее брать понемногу у нескольких людей, а не осушать одного человека до смерти – притом что тут гораздо меньше вероятности быть замеченным людьми, готовыми идти на расправу с факелами и вилами.

Крансвелл растерянно заморгал.

– Это… и правда звучит довольно разумно.

– Вот именно, потому что никто об этом не подозревает. Вы уж постарайтесь проявить сообразительность, мистер Крансвелл.

Он улыбнулся, вспомнив написанное у Ратвена на лице долготерпение, и отправился звонить начальству, чтобы сообщить, что не выйдет на работу.

* * *

Особняк на набережной был трехэтажным. Спальня Ратвена выходила на реку, как и две гостевые комнаты по обе ее стороны. По другую сторону коридора апартаменты меньшего размера и не такие парадные – в них вселились Крансвелл и Грета – смотрели в сад за домом. Уперев поднос в бедро, Крансвелл осторожно постучал в дверь доктора. Спустя мгновение она откликнулась:

– Да?

– Чашку чая?

– О!.. – ее голос звучал удивленно. – Спасибо. Зайдете?

Крансвелл вошел. Занавески еще не были раздвинуты, но лампа на тумбочке горела, и в ее неярком свете мягко поблескивали хрусталь и серебро. Грета сидела в постели с книгой на коленях.