Странная практика - [15]

Пробка впереди наконец начала рассасываться. Грета немного расслабилась. Собрать все необходимое можно быстро, а обратный путь обещает стать менее утомительным.

К тому моменту, как она припарковалась напротив своего дома – одной из ряда белых жилых малоэтажек с невероятным названием «Роща», – уже окончательно стемнело. Поскольку водительская дверь, как всегда, упрямилась, Грета захлопнула ее, не став возиться с замком, и вошла в дом. Она намеревалась пробыть в квартире всего несколько минут – взять кое-какую сменную одежду, дополнительные инструменты и книги – да и вообще, ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову украсть ее малолитражку. Когда машину один-единственный раз угнали – много лет назад, – вор поспешил бросить ее, проехав всего пару улиц.

В ее квартире на первом этаже, как обычно, царил кавардак: одежда висела на спинках стульев, стопки книг и бумаг лежали на всех горизонтальных поверхностях. Это был тот безликий, абстрактный беспорядок, который создает человек, живущий один и появляющийся дома, в основном чтобы поесть или поспать, а большую часть жизни проводящий в другом месте. Слабые домохозяйские порывы Греты распространялись почти исключительно на ее приемную, а к тому моменту, когда она вечером попадала домой, уже не было сил прибираться или предпринимать нечто более сложное, чем разогрев замороженного блюда в микроволновке. Эти одинокие трапезы были приправлены неким чувством смущенного утомления, а съедала она их либо за кухонным столом, либо сидя по-турецки на кровати, сгорбившись над очередной книгой. Поучая своих пациентов относительно правильного питания, она неизменно чувствовала себя настоящей лицемеркой.

Именно поэтому перспектива погостить у Ратвена, питаясь его превосходно приготовленными блюдами, казалась особенно привлекательной, пусть даже причина для переезда и была тревожной и безрадостной. Она быстро побросала в сумку пару комплектов одежды, прихватила зубную щетку и расческу. В мыслях снова возник образ одной из роскошных гостевых спален особняка на набережной, так что Грета поморщилась на свою совершенно не элегантную пижаму. Оказываясь у Ратвена, она всегда смутно сознавала, что ей следует одеваться в кружева и рюши или, может, в полупрозрачные пеньюары (что бы это ни было), чтобы соответствовать обстановке, – после чего Грета обязательно чувствовала себя пустышкой из-за того, что ее волнует собственная неспособность сделать нечтоподобное.

Телефон по-прежнему хранил благословенное молчание, и она направилась к выходу. На ходу Грета достала мобильник и посмотрела на экран, проверяя, не отключила ли случайно звонок, но нет – ей никто не звонил и не писал. Она знала, что Ратвен связался бы с ней, если бы сэру Фрэнсису стало хуже, но не могла не беспокоиться, поскольку температура у него еще не снизилась до нормы. Честно говоря, она в любом случае не могла бы не беспокоиться: с подобным ей еще не приходилось сталкиваться, и она просто не представляла себе, какого течения болезни стоит ожидать. А еще не следовало забывать про Фасса, хоть она и была почти уверена, что его недавнее обострение не перейдет во что-то по-настоящему серьезное, если уж он снова начал принимать лекарства… если, конечно, он будет благоразумным, каким он, конечно, никогда не был. Грета еще помнила, как двадцать лет назад ее отец орал на него за такое пассивно-деструктивное поведение, за какое она сама только недавно его отчитывала, – примерно с тем же успехом. В начале ее мрачно-бунтарского подросткового периода позиция Фаститокалона Грете импонировала. Сейчас же просто расстраивала, хоть и с неизменной симпатией. Было немного странно стать отчитывающей стороной, но она старалась об этом не думать.

Грета все еще размышляла о Фаститокалоне в качестве образца для подражания для мрачных четырнадцатилеток, когда вернулась к машине и открыла ее. В нос ударил неприятный резкий запах, вроде как от чего-то сгоревшего, и она мельком подумала, не мог ли по дороге сюда мотор настолько перегреться, притом чтоона не…

В этот момент ее мыслительный процесс полностью отключился, потому что на заднем сиденье раздался шорох, и что-то очень-очень холодное и острое внезапно прижалось к ее шее сбоку.

Грета застыла. Мир словно замедлился вдвое и приобрел потустороннюю, стеклянную ясность. Кровь глухо ревела у нее в ушах.

– Что вам надо? – спросила она, изумляясь тому, как ровно и спокойно звучит ее голос.

Тот, кто приставил к ее шее острие, к тому же тяжело дышал, словно с усилием. В резком запахе присутствовали нотки солоноватой затхлости – как будто в темном погребе в углу давно протухли разносолы.

– Ты творила злые дела превыше всех, живших доселе. Паче всех твоих грехов, ты имела общение с домашними духами и колдунами. Ты входила в жилища греховодников и оказывала им помощь, ты сотворила множество злых дел перед лицом Господним, – сказал он – и нож прижался чуть сильнее.

На фоне собственного сердцебиения Грета слышала слабое тиканье часов на приборной доске, шум машин на главной дороге в ста метрах отсюда… с тем же успехом она могла сейчас находиться на Луне. Грета была совершенно одна – такой одинокой она не была никогда в жизни.