Странная философия ненасилия - [58]

.

Св. Иоанн Кронштадский признает, что Л.Н.Толстой увлек за собой треть российской интеллигенции:

«И как … сатана отторгнул своим хребтом третью часть звезд небесных, т. е. Ангелов, и сделал их единомышленниками с собою, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, своим рыканием и хвостом (Откр. 12, 4) отторг тоже едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества, вслед себя, вслед своего безбожного учения, своего безверия»[41].

Отметим, что полемику против Л.Н.Толстого церковь — в лице наиболее откровенного ее пропагандиста — вела именно как «государствообразующая» церковь (используем еще раз это весьма модное сегодня слово!) Возражения вызывают вовсе не теологические рассуждения Л.Н.Толстого (они просто игнорируются, как абсолютно неграмотные). Он порицается за подрыв страха перед Богом, на котором держится вся этика и, в конечном счете, все институции российского государства. Толстовство признается губительным для российской армии, для российской системы судопроизводства, для всей системы государственных учреждений. В конечном счете, именно Л.Н.Толстой признается идеологическим вдохновителем всех российских революций.

А, между тем, учение Толстого вовсе не в первую очередь было предназначено для воздействия на общество — так же, как и учение Будды, оно предназначалось, прежде всего и ранее всего, для обуздания и воспитания самого себя. Л.Н.Толстой обладал недюжинной физической силой. Во время службы в армии он не раз проделывал по просьбе сослуживцев такой трюк: ложился на спину, сгибал руки, и на ладони ему вставал сапогами солдат, которого граф поднимал затем на вытянутые руки, осуществляя, таким образом, пауэрлифтинг без штанги. Повторить это не мог никто. Как и все очень здоровые люди, Л.Н. Толстой имел сильные желания, в частности — влечение к противоположному полу, от которых имел множество проблем. Так что призывы к обузданию плотских вожделений были адресованы им прежде всего к себе самому.

Автобиографично и чудовищное — в интерпретации Толстого — требование любить тех, кого не любишь, а также запоздалый призыв не давать обетов. Одним из таких обетов стала клятва, данная жене — клятва любви и верности. Исполнение ее было выше сил Л.Н.Толстого. Он был счастлив, когда женился: через пять дней после свадьбы он написал А.А.Толстой: «Я дожил до 34 лет и не знал, что можно так любить и быть счастливым»[42].

И чем все закончилось?

Супруга, которую он давно хотел покинуть, но все не решался ради детей, совершенно извела его своими истериками, подозрениями, шпионством. У Льва Николаевича выкрадывался и копировался даже его тайный дневник, который он предусмотрительно носил за голенищем. Доведенный женою до сердечного припадка, сопровождавшегося судорогами, Л.Н.Толстой решился, наконец, хлопнуть дверью.

Этот момент он описал в дневнике так:

«28 октября 1910 г. Лег в половине 12 и спал до 3-го часа. Проснулся и опять, как прежние ночи, услыхал отворение дверей и шаги. В прежние ночи я не смотрел на свою дверь, нынче взглянул и вижу в щелях яркий свет в кабинете и шуршание. Это Софья Андреевна что-то разыскивает, вероятно, читает… Опять шаги, осторожное отпирание двери, и она проходит. Не знаю отчего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение. Хотел заснуть, не могу, поворочался около часа, зажег свечу и сел. Отворяет дверь и входит Софья Андреевна, спрашивая «о здоровье» и удивляясь на свет у меня, который она видит у меня. Отвращение и возмущение растет, задыхаюсь, считаю пульс: 97. Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать. Пишу ей письмо, начинаю укладывать самое нужное, только бы уехать. Бужу Душана, потом Сашу, они помогают мне укладываться. Я дрожу при мысли, что она услышит, выйдет — сцена, истерика и уж впредь без сцены не уехать. В 6-м часу всё кое-как уложено; я иду на конюшню велеть закладывать… Может быть, ошибаюсь, оправдывая себя, но кажется, что я спасал себя, не Льва Николаевича, а спасал то, что иногда и хоть чуть-чуть есть во мне»[43].

Он бежал из дому навсегда, совершенно не зная, куда именно направится — в Бессарабию, в Новочеркасск, в Болгарию или на Кавказ.

Узнав о побеге мужа, С.А. Толстая попыталась покончить с собой:

«Когда 28-го утром ей передали письмо, оставленное отцом, она убежала из дома и бросилась в пруд. Ее вытащили. После этого она сделала еще несколько попыток самоубийства. Убедившись, что, находясь под неотступным наблюдением, она не может покончить с собой, она объявила, что уморит себя голодом».[44]

Угроза не осуществилась. Зато муж, ушедший из дома, простудился и умер от воспаления легких.

Великое одиночество и непреходящий страх смерти, однажды пережитый на войне и все время возвращавшийся — таковы были психологические истоки учения о непротивлении злу насилием. Да, Толстой создал утопию, которая никогда не воплотится в жизнь. Но она необходима — как органичение, заставляющее задуматься и семь раз отмерить, прежде чем резать; как предел, как тормоз, как веха, обозначающая край дороги, за которым — обрыв.

«Первое: перестать самому делать прямое насилие, а также и готовиться к нему