Странная философия ненасилия - [46]

«Бонапарт, в сущности говоря, не хуже других людей, чтобы не сказать — большинства. Он — самый обыкновенный эгоист, домогающийся своего благополучия за счет других. Что отличает его, это — лишь большая сила, чтобы удовлетворять требованиям воли, более значительный рассудок, разум, мужество; к тому же случай еще ему предоставил и благоприятное поле действий. Благодаря всему этому он достиг в своем эгоизме того, чего тысячи других людей хотели бы, но не могли достигнуть в эгоизме своем. Всякий захудалый плут, который с помощью мелких гадостей достигает для себя незначительной выгоды во вред другим, хотя бы столь же незначительный, — такой же дурной человек, как и Бонапарт.

Люди, мечтающие о возмездии после смерти, станут требовать, чтобы Бонапарт невыразимыми муками искупил все бесчисленные страдания, причиненные им. Но он не более заслуживает наказания, чем все те люди, которые при той же воле не имеют той же силы. Благодаря тому, что Бонапарту была дана эта редкая сила, он проявил всю злобность человеческой воли; а страдания его эпохи как неизбежная оборотная сторона этого делают явным то горе, которое неразрывно связано с той волею, чьим проявлением и служит весь этот мир в целом. Но именно в том и цель мира, чтобы познать, с каким несказанным горем связана воля к жизни, ибо воля к жизни и горе, в сущности, — одно и то же. Появление Бонапарта, следовательно, много привносит к этой цели. Не в том цель мира, чтобы быть пресно — скучною сказочною страною с молочными реками, а в том, чтобы мир был трагедией, в которой воля к жизни познала бы себя и обратилась. Бонапарт представляет собою лишь грандиозное зеркало человеческой воли к жизни. Различие между тем, кто причиняет страдания, и тем, кто претерпевает их, существует лишь в явлении. И тот и другой — единая воля к жизни, тождественная с великими страданиями, через познание которой она может обратиться и прийти к концу».[12]

Это важное высказывание мы привели столь подробно потому, что оно позволяет прояснить весьма сложную и противоречивую позицию Шопенгауэра. Мы уже отмечали, в чем состоит ее сложность и двойственность. С одной стороны, Шопенгауэр как бы оправдывает Волю и порождаемую ею жестокую конкурентную борьбу, поскольку признает, что эта борьба порождает высокие проявления индивидуальности. (Да и сам Шопенгауэр явно признает себя одним из таких проявлений). С другой стороны, ему, как философу и вообще как человеку мыслящему, явно претят кровопролития, грубое насилие и страдания людей, которые являются неизбежными последствиями борьбы всех со всеми.

Шопенгауэр хотел бы, чтобы порождение яркой индивидуальности не сопровождалось бы физическими страданиями. А потому он находит оригинальный выход — тот самый, с которым резко не согласился Ф.Ницше. Он заявляет, что Воля как космическая сила желает … покончить с собой, «обратиться и прийти к концу». Как это следует понимать?

В экономике и политике, порой переходящей в военные действия, жизненная борьба, порождаемая Волей, происходят непосредственно: в результате этой борьбы страдают люди, вынужденные заниматься непосильным трудом, проливать кровь, испытывать тяжелые психические потрясения и даже гибнуть. Конечно, такая борьба приводит к появлению индивидуальностей, которых принято называть «великими людьми». Однако плата за их появление явно чрезмерна. Да и масштаб этих великих личностей не так уж велик. Даже Наполеон отличается от людей заурядных только количественно, но не качественно.

Поэтому Шопенгауэр объявляет высшей и последней формой проявления Воли искусство, которое оказывается его великой романтической утопией.

Во-первых, в искусстве достигается конечная цель Воли — достижение наивысшей степени индивидуальности человека. Конечно, существуют и в бизнесе великие дельцы, а в политике — великие политики. Но степень их индивидуальности не идет ни в какое сравнение с индивидуальностью великого художника. Ведь никто никогда не слышал о художниках в бизнесе и о художниках в политике: если бы такое словосочетание и использовалось бы, то, скорее, оно имело бы иронично-насмешливый смысл. Только в искусстве человек может проявить себя во всей уникальности и неповторимости. Стало быть, именно ради создания великого искусства вся космическая Воля, в конечном счете, и существует.

Во-вторых, искусство — это тоже великая борьба; ведь без великой борьбы, без состязательности ничего великого возникнуть не может. Однако эта борьба имеет символическую форму. Здесь тоже есть победы, триумфы и поражения. Но от них никто не страдает, по крайней мере — физически. Один художник может поразить и даже убить другого своим произведением, но, разумеется, только в фигуральном смысле. Искусство — это чистое и бескровное, честное состязание индивидуальностей, из которого должны быть исключены более низкие формы борьбы — экономические и политические (подкуп, нечестная реклама, интриги и т. п.) Таким образом, искусство — это последний подлинно рыцарский турнир современности.

В- третьих, искусство в наивысшей своей форме — в форме трагедии — выступает как форма самопостижения Воли и ее конец. Вспомним еще раз одно из процитированных выше суждений Шопенгауэра: «Не в том цель мира, чтобы быть пресно — скучною сказочною страною с молочными реками, а в том, чтобы мир был трагедией, в которой воля к жизни познала бы себя и обратилась». Можно понять это суждение так. Мировая Воля стремится постичь себя — точно так же, как стремился к самопостижению Мировой Разум у Гегеля и обрел свое постижение в гегелевской философии. Так и шопенгауэровская Воля может постичь себя в трагедии: когда она увидит себя на сцене в виде великой и бессмысленной борьбы, в которой гибнут ее высшие достижения — великие индивидуальности. Как только Воля осознает, что она ведет борьбу с самою собой, и более того — что в этой борьбе гибнут великие герои, ярчайшие индивидуальности, к созданию которых она стремилась на протяжении миллионов лет, так она «обратится» и смирится, прекратив эту бессмысленную борьбу. Она ужаснется самой себя и обретет великий покой.