Странная девочка - [6]
Длинная сосулька свисает с крыши. Огоньки цветные — жёлтые, синие, красные — в ней переливаются. Ната вприпрыжку подбежала к сосульке, уже руку было протянула отломить прозрачный кончик, да случайно глянула в сторону — и прямо в жар Нату бросило, несмотря на мороз. Подумать только — Пятнушка зелёненькая сидит на снегу, лапки распластала!
Ната обеими руками в сугроб вскочила, нагнулась над зелёным комочком, что на снегу так ярко выделялся… Ой! И совсем это не Пятнушка. Кусок зелёного стекла зазубренный валяется на снегу. Блеснул он на солнце точь-в-точь как лягушечья гладкая спинка, вот и показалось Нате. А ведь как отчётливо увидела она на миг свою Пятнушку: глазки выпуклые, лапки растопыренные, рот широкий — полукругом…
Далеко отшвырнула Ната от себя стекло и вылезла из сугроба. Ну, что за досада! Что за обида! Почти что нашлась Пятнушка, а вот и нет её…
Вдруг Ната почувствовала, что одну пятку ей сильно холодит. Когда лазила по сугробу, набился снег в валенки. Попрыгала Ната на одном месте — нет, ещё холоднее ноге.
Она домой побежала.
ЛЁЛИНА ОБИДА
А дома Лёля опять повздорила с Игорьком. Когда Ната вошла в бабушкину комнату, Лёля, надутая, сердитая, стояла, прижимая к груди Маринку.
— Бабушка, Игорёк Маринку хватает! — недовольным тягучим голосом пожаловалась Лёля.
Бабушка отложила вязанье, сжала губы, пожевала ими и вдруг сказала решительно:
— Пусть хватает! Дай ему куклу!
Ната рот разинула от неожиданности. У Лёли широко раскрылись глаза. Она была так поражена, что застыла неподвижно и сама стала похожа на изумлённую куклу с голубым бантом на макушке. Потом как сверкнёт глазами, как закричит:
— Ты что, бабушка? Маринку-то дать? Чтобы он её на пол уронил да разбилась бы у неё головочка на мелкие кусочки? Нет уж, не-ет!
Игорёк, в упор глядя на Лёлю, подобрался и хвать Маринку за ногу да как дёрнет.
— Ногу у Мариночки оторвать хочешь? — завопила Лёля. — Так вот же тебе!
Она сильно ударила Игорька по руке. У него сразу задрожали от плача все ямочки на пухлых щеках и на подбородке. Подпрыгивает Игорёк на месте, рукой трясёт, а белая пухлая ручонка стала красной.
Ната скорей Игорька за плечи обняла, в сторону его отвела, гладит:
— Ну-ну-ну, ничего. Подуем на ручку. Ух, Лёлька какая!
Бабушка поднялась с кресла.
— Лёля… в угол становись! Живо!
Она сказала это каким-то не своим голосом, а у самой губы дрожат почти как у Игорька.
Зато Игорёк и плакать перестал. И Ната ушам своим не верит.
— Ты… кому это говоришь? — тихо спросила Лёля.
— Тебе! Тебе! За то, что малыша обижаешь, куклу какую-то не даёшь, в угол, в угол!
Бабушка, как-то суетливо двигая локтями, приблизилась к Лёле, за руку отвела её в угол между комодом и стеной и носом к стене повернула.
— Стой! И чтоб ни с места, пока не разрешу выйти!
Потом взяла Игорька за руку и, ведя его за собой, зашаркала к двери.
Минуты две такая тишина стояла в комнате, что скрип половицы под ногой Наты громким показался.
Издали Ната осторожно заглянула за комод. Стоит Лёля в углу растерянная, голову наклонила, бант на макушке повис, будто бабочка крылышки опустила. А по щеке у Лёли большая слеза ползёт. И так Нате стало жаль Лёлю, что она вздохнула громко и протяжно. В первый раз в жизни ведь Лёлю наказали! Нату и то давно в угол не ставили.
Жалкая такая Лёля: стоит, как столбик — и ни звука. Чем бы её утешить?
Вот если бы и вправду Пятнушка нашлась! Ната её показала бы Лёле, — сестрёнка живо бы развеселилась. Ведь могла же там, вместо стёклышка какого-то, Пятнушка оказаться. Очень просто. Тот, кто её в бане нашёл, опять потерял, в сугроб обронил. А ещё лучше, будто Пятнушка из целлулоидной в живую превратилась и сама прискакала к дому.
— Лёля! — таинственным тоном окликнула Ната. — Если б ты знала, что я видела! Ты даже себе не представляешь?
— Отстань! — сдавленным шёпотом пробормотала Лёля. — Мне совсем неинтересно, что ты видела. — Она помолчала. — Что такое ты могла видеть? Не интересное что-нибудь совсем…
Ната засмеялась и прищёлкнула языком.
— Неинтересное! Как же! — И воскликнула: — Пятнушку я видела! Вот!
— Врёшь ты всё! — не поворачиваясь, басом отозвалась Лёля. — Пятнушка потерянная, в бане забытая. А где ты её видела?
— У нашего дома, на самой верхушке сугроба! — Ната уселась на пол возле Лёли, скрестив ноги.
— Откуда на сугробе? — Лёля прокашлялась. — Неправда!
— Видела! Видела! — быстро заговорила Ната. — Пятнушка живая стала. Да! Да! В сказках лягушка даже в царевну превращается, а наша Пятнушечка ни в какую не в царевну, а просто оживела, прыгать теперь умеет. Она мне всё рассказала. Её в бане никто не подхватил, она как попала в кипяток да после в холодную воду, так и оживела, и из бани упрыгнула. А поселилась она возле школы, в подвале, через отдушину на улицу вылезает. Она мне объяснила, где её повидать можно. Может быть, я завтра после школы с ней опять увижусь!
Лёля отвернулась от стены и недоверчиво разглядывала Нату.
— Если правда, то почему ты её домой не принесла? Покажи!
— Вот тоже! А зачем я буду её домой тащить? Она на работу торопилась.
— На ра-бо-ту? — переспросила Лёля.
— Конечно! Помнишь, я тебе про ослика рассказывала, вот что фанеры вёз на тележке? Ещё ты тогда не поверила, будто я прочла, что там про цирк написано. А я верно прочла. Так этот ослик в цирке работает. Наша Пятнушка с ним познакомилась, и он её туда отвёл. Она теперь в цирке представляет.
