Страницы жизни - [8]

Трудностей в работе Писарского уездного Совета было много. Часто к нам обращались с такими просьбами, которые мы еще не могли выполнить. Иногда приходилось работать без отдыха, круглые сутки. И все же каждый из нас был счастлив от одной мысли, что и он вкладывает свою посильную лепту в великое всенародное дело.

Я с благодарностью вспоминаю своих ближайших товарищей, замечательных коммунистов. Никогда не забуду Романова, Чибисова. А особенно запомнился бывший балтийский моряк Сергей Сапунов. Он заведовал уездным финансовым отделом и работал превосходно. В этом ему помогали богатый революционный опыт, глубокое понимание задач новой власти, кристальная честность.

С этим человеком меня связывала большая личная дружба. Жили мы в одной комнате, которую снимали у дорожного техника, ели, как говорится, из одного котелка, вместе разъезжали по деревням, помогая сельским Советам, вели агитационную работу среди населения. Сапунов обладал каким-то особым чутьем, умением мгновенно распознавать людей, смело защитить обиженного, беспощадно расправиться с врагом. К тому же он хорошо знал жизнь и горячо верил в победу дела рабочего класса.

Были мы как-то с ним на станции. Подходил переполненный поезд. Чуть ли не из всех окон вагонов торчали ноги в лаптях. Сапунов усмехнулся:

— Наши едут! Смотри, все, как один, в «лакированных». Много у нас еще дел впереди. Поди-ка смени эту «гусарскую» обувку на человеческую. А менять непременно будем. Помяни мое слово, Иван, пройдет несколько лет, днем с огнем не найдешь этих лаптей, в диковинку они будут, напоказ станут выставлять их в музеях.

Сергей любил вслух помечтать. Часто мы с ним беседовали о том, какой, например, будет жизнь через десяток лет, когда разобьем всю антисоветскую шваль и государство наше крепко станет на ноги.

В январе 1919 года меня выбрали в Пензенский губисполком, назначили первым заместителем председателя и одновременно заведующим финансовым отделом. Я уезжал в Пензу. На станции проводить меня собрались товарищи. Они желали успехов в работе, а Сапунов, стоя у моего вагона, напутствовал:

— Теперь, брат, главное в твоей жизни — уметь считать народную копейку. Как только овладеешь этой наукой, так у тебя сразу дело пойдет.

Я ехал и волновался. Мучила мысль: справлюсь ли с новой ответственной работой. Инсар куда меньше Пензы, а ведь и там не легко было, теперь же ответ придется держать за целую губернию. Как мне будет не хватать Сергея Сапунова!

Шел октябрь 1919 года. Со всех сторон наступал враг. Точно спрут, впивался он своими ядовитыми щупальцами в тело молодой Страны Советов, стремясь задушить ее. В это тревожное время я окончательно решил уйти на фронт. О своем намерении рассказал секретарю Пензенского губкома партии Галанину и председателю губисполкома Фридрихсону.

— Значит, Васильевич, Пенза тебе надоела? — спрашивал Галанин.

— Нет, Пенза мне по душе. Товарищи вы тоже хорошие. Поработав с вами почти десять месяцев, чувствую себя и крепче и опытнее. И все-таки прошу отпустить на фронт.

— Дезертируешь? А ты подумал, кто здесь за гебя будет работать? — кипятился Фридрихсон.

— Ничего, найдете замену. Актива теперь хватает.

— Это верно, хорошего человека найти нетрудно, но ведь ему заново все осваивать придется. А ты вспомни, как сам привыкал. Легка ли финансовая работа?

Долго длился наш разговор. Как я ни убеждал их, губернские руководители оставались при своем. В заключение, чтобы прекратить затянувшийся спор, Галанин категорически заявил:

— Ну вот что, Васильевич, ты это выбрось из головы. Все равно отпустить тебя мы не можем. — Потом, заметив мое огорчение, сменил гнев на милость и добавил: — Ладно, если твердо решил уехать, сообщим об этом Центральному Комитету партии. Как там скажут, так и будет. А пока работай.

Через три дня на телеграмму губкома из ЦК прибыл ответ: «Просьбу Болдина удовлетворить».

Когда перед моим отъездом в Москву за назначением прощались, Галанин не преминул упрекнуть:

— Все-таки, Болдин, по-своему сделал!

— А разве врагов бить не по-вашему? — засмеялся я.

— Ишь ты, куда гнешь! Хитрый мужик! Ну ладно, верю, что и на фронте не оплошаешь. Когда добьете беляков, непременно приезжай к нам.

В это время Фридрихсон вырвал из старого блокнота листок с водяным знаком двуглавого орла, написал адрес губисполкома, подал мне.

— А это зачем? — удивился я. — Мне адрес известен.

— Чтобы помнил нас! Чего доброго, дослужишься до большого чина, своих забудешь. А на листок посмотришь, может, совесть и заговорит, хоть пару слов черкнешь, — ответил председатель губисполкома.

— Вот что, Васильевич, — снова заговорил Галанин. — Губернская партийная организация посылает на фронт двести коммунистов. Тебе от нас последнее поручение: возглавить эту группу и представить ее в Москве…

Наш поезд покидал Пензу поздно вечером. В темных и душных вагонах, где единственным источником света были огоньки махорочных самокруток, слышались громкие разговоры, песни, шутки, кто-то растягивал мехи гармошки. Маленький паровоз, выбиваясь из сил, тяжело пыхтел и с трудом тащил до предела груженные вагоны. Поезд то и дело останавливался — то из-за нехватки топлива, то для заправки водой, то просто у закрытых семафоров.