Страницы незримых поединков - [52]

— Ох, Никифорович, темните что-то. Ладно. Сегодня не смогу. Завтра после обеда забегу. Устраивает?

Василий отошел от мастера слегка встревоженный. Неспроста кадровый рабочий приглашает его. Неспроста. Надо будет с ним потолковать на досуге. И, вероятно, он прав, что ничего мне здесь не сказал. Не уличный, видимо, разговор. Но и не очень спешный. Иначе не отпустил бы меня так спокойно.

— Лучшему чекисту Южного Урала — привет!

Василий резко повернулся вправо, откуда раздалось это приветствие, произнесенное звонким голосом и довольно громко, так, что даже проходящие в отдалении рабочие повернули к ним головы.

— А-а, Павел! Все остришь! — скривился в натянутой улыбке Полухин. Одно время он достаточно долго возился с этим парнем. Тот болтал всякие нелепости, чуть под статью не угодил. Василий Петрович потратил тогда немало усилий, пока понял, что ничего враждебного за душой у парня не было, однако чувствовал, что кто-то сбивает его с толку. Затем Павел, как ему показалось, исправился. Взрослее, что ли, стал, степеннее, активнее в общественных делах. А работал он всегда хорошо, за что и ценили, хотя пожилые и считали его шалопаем. Да и знакомые у него водились разного сорта.

Не понравилось, ох как не понравилось опытному чекисту такое громогласное обращение на улице. Тем более, что рядом с Павлом стоял незнакомый мужчина средних лет, в потертом сером демисезонном пальто и сравнительно новой коричневой шапке-ушанке. Держался он, пожалуй, скованно, но с достоинством.

— В следующий раз рупор возьми, когда со мной поздороваться захочешь! — Полухин отвернулся и быстрым шагом пошел прочь, унося в памяти широкую и глуповатую улыбку Павла.

Переговорив с добрым десятком людей и исколесив изрядную часть территории комбината, Полухин пошел в свой небольшой кабинет, расположенный в укромном уголке одного из цехов.

К вечеру он, как обычно, решил мысленно обобщить итоги дня. Вычленить главное изо всех и обстоятельных, и беглых разговоров, припомнить не только смысл услышанного, но и интонацию, выражение лиц и связать все это в единое целое. Эти крупинки информации из разных источников, соединяясь в его мозгу в единое целое, позволяли Полухину быть в курсе почти всех событий, порой даже незначительных. И не раз удивлял он руководство свое и комбината широким спектром понимания проблем и общей осведомленностью по самым разным вопросам.

В последнее время он ощущал какую-то внутреннюю тревогу, словно находился накануне события, которого еще не знал. Только интуиция, и ничего больше. Впрочем, и это немало…

— Разрешите? — голос вошедшего прервал его размышления.

Полухин поднял голову.

— Павел?! — не скрывая удивления, произнес он. — Заходи, казак. На пару ласковых…

— Здравствуйте!

— Вот тебе и раз! Да мы же сегодня виделись. Иль забыл? Лучше скажи, зачем из меня пугало делаешь?

— Ну-у, Василий Петрович! Нашли на что обидеться! Да вас ведь на комбинате знают. Или в лицо, или понаслышке.

— Садись-ка, «понаслышке», — передразнил его Полухин. — А ты, однако, обнаглел, паря. Если честно, я от тебя этого не ожидал. Не по-мужски это, Павел.

— Если вы это про улицу, Василий Петрович, так это я нарочно так.

— Мальчишка! Я же не артист, чтобы рекламировали и привлекали ко мне внимание каждого встречного-поперечного. Кстати, кто это с тобой по лужам шлепал?

— Не он со мной, а я с ним. Я, может, потому и окликнул вас, чтобы вы на него посмотрели, а не на меня.

— Вот как! — посерьезнел Полухин. И сердце его неожиданно гулко ударило в груди. Он испытующе посмотрел на Павла, затем на дверь.

— Не бойтесь, Василий Петрович, никто не видел, как я к вам просочился. Используя ваш опыт и умение…

— Ну! И кто же был рядом с тобой? — перебивая его, равнодушным тоном спросил Полухин. — И зачем это мне надо было на него смотреть?

— А хотя бы затем, что он вас хорошо знает, а вы его — нет. Ну и… меня он тоже знает, как и то, что вы мне «полоскали мозги» в недавнем прошлом.

— Это уже интересней. Продолжай, коли начал. — Полухин посмотрел Павлу в глаза. — А ты не мог нас познакомить несколько другим способом?

— Во-во. И он так же меня спросил. И тоже соответствующее внушение сделал.

— Серьезно говорить будем?

— Серьезно, Василий Петрович, — парень посмотрел на Полухина и не отвел глаз, когда их взгляды встретились…

Уже к полуночи Полухин нашел начальника горотдела НКВД и пересказал разговор с Павлом, суть которого вкратце сводилась к следующему.

Около месяца назад Павла встретил его старый знакомый Григорий Просо, тоже работник комбината. Когда-то раньше у них были общие делишки. Кое-что доставали, продавали. Деньги, как правило, пускали на пропой. Затем каждый осел в своей компании, и где-то до полугода они не встречались. И вдруг Просо снова объявляет Павла своим лучшим другом, чуть ли не в любви ему объясняется. Жаден Просо до выпивки, а здесь щедро делится за просто так. Настроением парня очень интересуется. Дружков Павла знает наперечет. А дружки, прямо сказать, разные. Есть и с грешком.

Сначала Павлу, как он сказал, невдомек было, зачем это Просо его так старательно обхаживает. Думал, что компаньона по выпивке ищет. Только встречи не прекращались, и Павла любопытство заело. Просо как работник характеризуется, мягко говоря, никудышным. По натуре трусоват, ненадежен. При случае продаст и дорого не возьмет. Но становится наглым, когда находит очередного покровителя или покровителей, без которых он не живет и жить не может — своего ума не нажил, как говорит Павел. Сам Павел — парень с головой, работу любит, чувство рабочей гордости имеет. Да и совесть, если отбросить мальчишество, чиста. К тому же Павел терпеть не может трусов и подхалимов, чьи интересы не выходят за рамки мелкого рвачества, недовольного брюзжания да пересказывания скабрезных анекдотов. Именно к такому типу людей он относит Просо.