Страницы моей жизни - [12]

Когда Желябова, Перовскую, Кибальчича и других судили за убийство Александра II, председатель суда упорно не давал Желябову слова. Он точно боялся слушать его речь, хотя суд происходил при закрытых дверях. И все же некоторые отрывочные мысли, которые Желябову удалось высказать на суде, произвели на генералов, присутствовавших на этом историческом процессе, равно как и на судей, огромное впечатление. Третьей, чрезвычайно важной своей задачей, партия считала пропаганду среди офицеров и солдат, чтобы в надлежащий момент с их помощью захватить в свои руки правительственную власть. Так как такая пропаганда представляла особенно большую опасность и считалась крайне ответственной, то она возлагалась только на самых испытанных членов партии, преимущественно на членов Исполнительного комитета.

Надо сказать, что пункт программы «Народной воли» о захвате власти вызывал немалые споры даже среди преданнейших членов партии. Многие спрашивали, как такой захват может совершиться? Как можно создать ту силу, которая была бы в состоянии свергнуть царское правительство и уничтожить его могучий аппарат? Можно ли быть уверенным, что в решительный момент в военной организации партии не найдется предателя, который погубит все дело? Логика и разум были против этого плана, но Желябов, Александр Михайлов и Перовская верили в его осуществимость, и этого было достаточно, чтобы и мы верили.

В кружке житомирцев придавали огромное значение тому, что партия ставила своей важнейшей и ближайшей целью борьбу за политическое освобождение России. После бакунинского анархизма и экономизма землевольцев стремление «Народной воли» «прежде всего завоевать политическую свободу, а затем уже бороться за социализм» было настоящей революцией.

Такой подход со стороны социалистов к вопросу о политической свободе был началом новой эпохи в истории русской политической мысли. Это был решительный отказ от революционных и бунтарских утопий шестидесятых и семидесятых годов. Александр Михайлов, один из образованнейших, умнейших и дальновиднейших членов Исполнительного комитета, писал в своем политическом завещании:

«Все дальнейшие цели, все, чего нельзя добиться сейчас, должно быть снято с очереди. Социалистические и федералистические требования должны быть отодвинуты на второй план. Самая жизненная задача – это добиться для русского народа политической свободы».

Как далек был этот завет Михайлова от написанных в семидесятых годах Н.К. Михайловским следующих строк:

«Будь проклята конституция, если она не может обеспечить людям счастья!»

Как известно, Михайловский в 1879 году целиком принял программу «Народной воли», но среди некоторой части молодежи бакунинские и вообще максималистские теории еще пользовались немалым успехом. Чтобы эта часть молодежи приняла программу «Народной воли», она должна была пережить определенную психологическую революцию. И этому перелому много содействовали происходившие в революционных кружках дискуссии о важности политической свободы для успешной борьбы за социализм.

Я и большинство моих товарищей не имели почти никакой личной жизни. День распределялся следующим образом: до часу дня мы оставались в университете, а после обеда многие из нас работали в знаменитой Императорской публичной библиотеке; вечером же выполнялась вся нужная конспиративная работа.

В нас была чрезвычайно сильна жажда знания. Подвергаясь каждый день риску быть арестованными и сосланными, мы с особым рвением штудировали философию, историю, политическую экономию, социалистическую литературу – точно мы торопились как можно больше приобрести знаний, пока мы на свободе.

Работая в публичной библиотеке, я очень сблизился с Подбельским. Хотя он был занят по горло партийной работой, он все же умудрялся урывать почти ежедневно несколько часов для работы в библиотеке. Там мы друг с другом подружились, и эта дружба – одно из лучших воспоминаний моей юности. Внешне Подбельский был полной противоположностью Когану-Бернштейну. Его мягкие голубые глаза, высокий философский лоб, спокойные медленные движения создавали о нем впечатление как об уравновешенной и даже флегматической натуре. В действительности же Подбельский был человеком большого темперамента, и в его сердце горел священный огонь мученика. Еще будучи гимназистом, он выделялся своими необыкновенными способностями, большим умственным развитием и организаторским талантом, благодаря чему он оказывал огромное влияние на своих товарищей-гимназистов. Но самым ценным его качеством было редкое чувство справедливости. Когда директор гимназии (Подбельский учился в Троицкой гимназии Оренбургской губ.) позволил себе какую-то гнусность по отношению к одному гимназисту, Подбельский имел мужество сказать этому директору в лицо, что он «подлец». Несмотря на такой скандал, Подбельский не был исключен из гимназии, потому что он по своим способностям и успехам был красою и гордостью этого учебного заведения. В Петербург он приехал уже вполне сознательным социалистом и революционером, готовым отдать всего себя борьбе против несправедливости, борьбе за освобождение всех угнетенных и обездоленных. Можно сказать без преувеличения, что в Подбельском жила душа святого. При всех своих талантах и достоинствах он поражал товарищей своей необычайной скромностью. Он никогда не выступал на сходках, хотя был превосходным пропагандистом, которого Исполнительный комитет партии очень высоко ценил.