Страницы моей жизни - [12]

* * *

В 1947 году советское посольство в Шанхае объявило, что можно ехать в Советскую Россию. И я решил ехать с первой партией в три тысячи человек. Возвратились я, моя жена и младший сын. Старший остался в Харбине, дождался оккупации его советскими войсками, сотрудничал с ними и потом приехал в Советский Союз, поселился в Омской области, селе Одесское, где и живёт до сих пор. Мы возвращались пароходом. Он был прекрасный – военный трофей. Раньше назывался именем, кажется, какого-то графа, а теперь именовался «Ильич». Это был теплоход двадцать шесть тысяч тонн водоизмещением. Заметьте – двадцать шесть тысяч! Нормальные, обычные имели водоизмещение в три-четыре тысячи. На нём был зал для кинофильмов, множество кают, лифт ходил по шести этажам, на палубе плавательный бассейн. Погода, пока мы ехали, стояла прекрасная. Море изумрудное. Сильного ветра не было. Солнце сияло. Кормили нас очень хорошо: рыбой, хлебом и прочими яствами. А привезли нас не во Владивосток, а в бухту Находка. Там нас ожидал палаточный городок, очень хорошо устроенный, с кроватями и всем необходимым. И кормёжка хорошая была. Полтора месяца мы ждали там дальнейшей отправки. Специальная комиссия направляла в определённые пункты. Я выбрал Североуральск. И потом мы долго ехали поздней осенью через всю Сибирь до Североуральска. Шёл 1947 год.

Соображения были у меня, так сказать, романтические. Нет, я не сразу Североуральск выбрал. Сначала нас привезли в Казань и потом в Свердловск, где происходило уже второе распределение. И там я выбрал Североуральск. В Свердловске в этой комиссии работал всего один человек. Я удивлялся его выносливости, стойкости. Он по телефону часами звонил во все учреждения, спрашивая, примут ли они таких-то специалистов. Это распределение свердловское шло медленно. Осень была поздняя и мозглая, мы жили в таких же теплушках, как и на Дальнем Востоке. По ночам было холодно. И кормили неважно. Поэтому душа рвалась в тепло: получить квартиру и осесть где-то. А из Североуральска приехала женщина-вербовщица. Разговаривая со мной, она наобещала, что сразу, как только мы приедем, нам дадут готовую квартиру. Вот это нас и привлекло. Она не обманула нас.

У нас с женой было полвагона вещей. Нас привезли в деревянный дом из брусьев, квартира на втором этаже с тёплой уборной, но без воды. Так что топить нужно было самим. Всё новое, всё хорошее. Хочу сказать по поводу вещей. Когда советская власть продала китайские восточные железные дороги японцам, то советские железнодорожники из Харбина должны были увольняться и ехать в Советский Союз. Все они получили большие деньги за свою прежнюю службу, пособия. И зная, что в Советском Союзе голодно и нет одежды, они тратили эти деньги на приобретение хорошей одежды, обуви, нужных вещей для жизни. И даже были такие, которые на здоровые зубы делали золотые коронки, чтобы в случае надобности их сковырнуть и продать. Одним словом, железнодорожники возвращались в Советский Союз господами. И мы, эмигранты из Шанхая, тоже возвращались господами. Мы старались приобрести вещи. У меня, например, было два костюма: один из синего бостона, другой летний, кроме тех, которые я носил, и всякой всячины. И всех людей, которые так правильно рассчитали, что нужно в Советский Союз ехать с вещами, постигла одна и та же участь. А именно: после приезда их помаленечку начали арестовывать, отправлять в лагеря, а вещи забирать себе. Так же произошло и со мной. Я три года успел поработать в Советском Союзе. Но в 1950 году, тогда моя жена уже умерла, меня арестовали, всё моё имущество было конфисковано. Правда, мне дали копию списка забранных вещей. И благодаря этому, когда меня выпустили в 1956 году, и я получил полную реабилитацию за отсутствием состава преступления, я предъявил этот список, потребовав, чтобы мне оплатили конфискованное имущество. И мне заплатили. Правда, не так-то богато, но и не так-то плохо.

Будучи в заключении, я думал, насколько Ленин был счастливее меня, сидя в царской тюрьме. Там он написал большие труды. А мне только один раз дали для заявления кусок бумаги и кончик карандаша. Никаких письменных принадлежностей, ничего не давали. Даже ремень от брюк отняли, и я должен был собственными руками держать брюки. Это было в Свердловске. Во внутренней тюрьме. А потом из Свердловска меня отправили на станцию Инта, Коми АССР. Там я пролежал в больнице. И даже из больницы опять скоро отправили на станцию, расположенную там, где полярный круг пересекает реку Уссу. Воркута чуть дальше неё. Это были инвалидные лагеря и более-менее сносные условия. Во всяком случае, ни клопы, ни вши не донимали, всё было чисто. Только кормили голодно. Я полуголодный ходил. В общем, в заключении я пробыл неполных шесть лет. Нас освободили указом, по которому освобождались инвалиды и люди, за которыми не числилось больших преступлений. Это не была реабилитация. Её я добился несколько лет спустя. Мне сперва отказывали. Только на четвёртое заявление последовала реабилитация.

Когда я вернулся в Советский Союз, нужно было приискать себе работу. Сперва я два с половиной месяца работал пожарным в Североуральске. Дежурил, выезжал на пожары. Самостоятельность проявлял, были приключения. Но потом я начал преподавать английский язык в рудоуправлении на руднике бокситов и в главном рудоуправлении. На эти курсы после работы вечером приходило полдюжины инженеров, и я с ними занимался. Так прошла одна зима. Но бухгалтер рудоуправления вдруг заявил, что в штат меня не может втиснуть, что ему трудно для меня найти деньги. Там же, в Североуральске, было учреждение: «Бокситовая экспедиция», а в народе его звали «Алюминоразведка». Это было учреждение, которое имело у себя бурильные установки, трубы и посылало отряды геологических разведчиков по тайге искать бокситы. Так вот, я поступил туда. Мне сказали, что я буду исполнять обязанности юрисконсульта. Я никогда в жизни не видал ни одного закона, никогда не изучал их, никогда ими не интересовался. Но подумал так: «Если другие могут быть юрисконсультами, почему я не смогу». И спокойно остался ждать событий. И, действительно, через несколько дней приходит повестка, вызывают в суд. Соседняя организация подала на нас в суд, требуя большое количество дров, разворованных нашими служащими. Одним словом, иск. Ну, мне поручают разобраться. И я взялся за это дело добросовестно.