Страничка из истории реакционной прессы - [2]

Итакъ, первое крушеніе, вызванное "гражданскою-смертью" издателя, было предотвращено. Новый редакторъ-издатель, хотя и не обладавшій никакими нужными для журнала дарованіями, собралъ новыя силы, въ лицѣ "прославленнаго нынѣ В. В. Розанова", а старыя поощрялъ и ободрялъ; такъ напр., "Мих. П. Соловьевъ этюдами по Святой землѣ прокладывалъ себѣ дорогу къ должности главноуправляющаго по дѣламъ печати"; "въ 1894 г. возобновилъ эффектныя статьи Spectator, находившій Россію на распутьи, но сильной, въ то время, какъ Европа быстрыми шагами шла къ разложенію. Увѣренно звучащій, почти властный, тонъ замѣтокъ обратилъ на себя серьезное вниманіе. Автору статей В. Грингмуту черезъ нѣкоторое время было предложено редактировать "Московскія Вѣдомооти".

Несмотря однако на всѣ эти успѣхи сотрудниковъ журнала, "подписчиковъ не прибывало. Изданіе не давало дохода и требовало постоянной поддержки". "И вотъ, пришло время,– съ грустью продолжаетъ авторъ,– когда Давыдъ Морозовъ отказался отъ дальнѣйшей помощи предпріятію, въ успѣхъ котораго уже не вѣрилъ, особенно послѣ цѣлаго ряда обличительныхъ доносовъ со стороны "друзей" Александрова, и послѣдній оказался въ отчаянномъ положеніи, изъ котораго былъ выведенъ Высочайшею милостью. На продолженіе журнала было отпущено изъ личныхъ Его Величества средствъ нѣсколько десятковъ тысячъ рублей. Сотрудникъ "Рус. Обозрѣнія", такъ сказать, пестунъ его, К. П. Побѣдоносцевъ, помѣстившій въ 1898 г. статью о Ле-Пле, былъ живымъ двигателемъ дѣла, обратившимъ высокое вниманіе покойнаго государя на Александрова, который и былъ представленъ Его Величеству. Послѣ этого звѣзда Александрова засіяла яркимъ свѣтомъ на нашемъ литературномъ небосклонѣ".

Время это было апогеемъ благополучія Александрова, вокругъ котораго, "незамѣтнаго прежде человѣка, стали тѣсниться люди, отличающіеся по своему положенію или дѣятельности", а главное – "къ нему возвратилось прежнее расположеніе Морозова", что опять обезпечило существованіе журнала на два еще года. Но, увы! – велика человѣческая неблагодарность: "одни за другими мелькали мѣсяцы, тянулись годы, не принося увеличенія подписчиковъ, не вызывая отклика среди безмолвствовавшихъ, гдѣ-то "въ глубинѣ Россіи" разсѣянныхъ читателей", а тутъ еще "съ 1896 г. Давыдъ Морозовъ, уже больной, съ неохотой выдавалъ деньги на изданіе и то въ крайнихъ затруднительныхъ случахъ". Между тѣмъ, этихъ "случаевъ" становилось все больше, ибо "неувѣренность въ завтрашнемъ днѣ заставляла падать, а не развиваться журналъ". Но счастливая звѣзда Александрова не совсѣмъ закатилась еще, и "при новыхъ матеріальныхъ затрудненіяхъ на журналъ было обращено высокое вниманіе Его Величесгва. Нынѣ царствующему Государю благоугодно было отпустить въ 1898 г. на изданіе журнала нѣсколько десятковъ тысячь изъ собственныхъ Его Величества средствъ, а въ 1897 г. Ея Величество, вдовствующая Императрица, почтила Александрова таковою же помощью. Редакторъ-издатель былъ обласканъ и о5одренъ".

Однако, ничто уже не могло спасти изданія, которое не встрѣчало поддержки со стороны читателей, по прежнему продолжавшихъ хранить "безмолвіе" и, что еще хуже, не подписывавшихся на журналъ, гдѣ сотрудники вели, каждый по своему, опредѣленную линію: кто "пролагалъ" дорогу къ тепленькому мѣстечку, кто тономъ, "почти властнымъ", выписывалъ себѣ видное положеніе, кто преслѣдовалъ цѣли, намъ неизвѣстныя, но очевидно симпатичныя г. Филиппову, насколько можно судить по его теплому тону. Все это, конечно, никакого отношенія къ литературѣ не имѣло. А въ результатѣ такого разброда "наша партія", о значеніи и дѣйствіяхъ которой,– ядовито замѣчаетъ г. Филипповъ, – "такъ краснорѣчиво писали на страницахъ "Русскаго Обозрѣнія", не только не проявляла жизни, но неизвѣстно гдѣ находилась, по крайней мѣрѣ она не хотѣла поддерживать Александрова и въ наиболѣе острый періодъ его борьбы съ равнодушіемъ публики не могла организовать дѣло такъ, чтобы оно продолжало стройно функціонировать. Наоборотъ, извѣстія о высочайшихъ милостяхъ къ Александрову, распространяясь по административнымъ сферамъ, переносились съ быстротой фурій въ литературныя, вызывая зависть и недоброжелательство прежде всего у представителей "нашей партіи", полное равнодушіе къ судьбѣ журнала среди лицъ, стоящихъ внѣ ея. Изъ устъ въ уста передавалось, какъ достовѣрность, что десятки тысячъ, отпущенныя Александрову, истрачены не на дѣло, а припрятаны; другая часть обращена на покупку великолѣпныхъ дачъ у Тройцы". И въ лѣто 1898 г. отъ Р. Хр., заканчиваетъ лѣтописецъ свою повѣсть, журналъ закрылся, истощивъ силы въ борьбѣ съ равнодушіемъ публики. Въ августѣ этого года появилась майская книга, въ которой редакція заявляла, что, "въ силу непредвидѣнныхъ обстоятельствъ и перемѣны типографіи, книжки задержаны, но редакторъ приметъ всѣ мѣры и послѣдующія книги начнутъ выходить аккуратно". Но "это было послѣднимъ судорожнымъ движеніемъ журнала. Онъ пересталъ существовать, его забыли".

Итакъ, журналъ, имѣвшій такія матеріальныя средства, какъ ни одно изданіе ни до него, ни послѣ, снискавшій столь высокую поддержку, что ея одной уже, казалось, было достаточно, чтобы обезпечить крупный и прочный успѣхъ,– просуществовалъ, лучше сказать – съ трудомъ протянулъ около семи лѣтъ и погибъ безславной смертью, не возбудивъ сожалѣнія даже въ средѣ своихъ ближайшихъ сотрудниковъ, которые въ значительной степени сами доканали его. Что же послужило причиной такого страннаго на первый взглядъ неуспѣха? Матеріальная сторона, на которую усиленно напираетъ г. Филипповъ, во всякомъ случаѣ тутъ не причемъ. Больше 200.000 р. Давыдъ Морозова, три раза значительныя субсидіи изъ средствъ Высочайшихъ Особъ – неужели этого мало, не считая еще кое-какихъ подписныхъ суммъ, которыя на худой конецъ дали не одинъ десятокъ тысячъ? Очевидно, дѣло не въ деньгахъ. Причина и не въ постороннихъ обстоятельствахъ, такъ какъ журналу была обезпечена поддержка, которая, какъ мы видѣли, могла устранить всѣ препятствія. Причина гибели журнала лежитъ гораздо глубже. Прежде всего она заключалась внутри самого дѣла. Не смотря на столь восхищающій г. Филиппова идеальный союзъ "дворянина чисто русской традиціи съ представителемъ лучшей части купечества", во главѣ изданія съ самаго начала ставится человѣкъ, черезъ годъ умершій "гражданской" смертью. Это фактъ глубоко знаменательный для настоящаго предпріятія: въ реакціонной литературной средѣ не нашлось лучшаго человѣка, какъ двусмысленная личность. Далѣе, уходитъ человѣкъ съ литературнымъ именемъ, кн. Цертелевъ, и, по словамъ нашего лѣтописца, его замѣняетъ человѣкъ, "у котораго не было ни одной ивъ тѣхъ силъ, какія необходимы для этого крупнаго дѣла": ни литературнаго имени, ни таланта, ни опыта, ни трудолюбія, ни авторитета, ничего, кромѣ "опредѣленности мыслей". Словомъ, багажъ болѣе чѣмъ скудный для редактора-издателя большого журнала. Такимъ образомъ, во главѣ дѣла все время не было даже съ точки зрѣнія реакціонныхъ требованій – подходящаго человѣка. Затѣмъ, сотрудники, которые и составляютъ главную силу журнала. Наивный лѣтописецъ откровенно указываетъ, что всякій преслѣдовалъ свои цѣли, не имѣющія ничего общаго съ литературой. Понятно, каково было содержаніе журнала, – и вотъ третья и самая коренная причина: равнодушіе публики. Какое дѣло читателю до тѣхъ цѣлей, какія преслѣдовали сотрудники? Даже своя, реакціонная публика, которая все же могла бы поддержать журналъ, не могла не отшатнуться въ концѣ концовъ, видя не только идейную и литературную слабость руководителей, но и что-то совсѣмъ темное въ ихъ поведеніи… Правда, г. Филипповъ заявляетъ, что "по провѣркѣ счетовъ и книгъ оказалось, что онъ (Александровъ) не оставилъ себѣ ни одной копѣйки чужихъ денегъ". Но фактъ остается тѣмъ не менѣе фактомъ: нѣсколько сотъ тысячъ "чужихъ денегъ" исчезли такъ же безслѣдно, какъ исчезъ и самъ журналъ.