Страница номер шесть - [46]

– Все! – отрезала Юлия. – Не спорь. Я знаю, как надо. – Однако спросила: – А ты готов?

– Готов, – ответил я, не задумываясь, к чему именно.

– В твоей жизни будут большие перемены, учти, – предупредила Юлия.

– И в твоей, дорогая, – сказал я учтиво (т. е. учтя).

– Сейчас речь о тебе.

– Как же я без тебя? Тебе ведь труднее.

– Не думаю, – сказала Юлия. – Мне очень легко. Но надо все делать по-человечески.

– Правильно, – сказал я. – Не волнуйся, все будет хорошо. Ну придумаем что-нибудь с комнатой, снимем где-нибудь...

– Да при чем тут комната? Чем тебе не нравится эта квартира? Нас ведь никто не выгоняет.

– Нет, подожди, так нельзя, я и сам не хочу...

– Почему? – удивилась Юлия.

– Просто невозможно пользоваться определенными благами после всего, что случилось...

– Ну конечно! Из Общества тоже уйдешь?

– Естественно.

– Почему, почему ты все время общественное путаешь с личным?

– Стой, ты меня сбиваешь своей логикой...

– А ты ответь, ответь!

– Но я не имею к Обществу отношения!

– Почему?

– Я не вегетарианец!

– А кто ты?

Кто я? Что за вопрос? Если я не вегетарианец, то как будет наоборот?.. Хищник?

Она бы поставила меня в тупик своим кто ты, если бы губы у нее не пахли хурмой и во рту б не вязало и если бы (не буду описывать мизансцену) – ответ явился сам собой, но вслух все-таки я не произнес (из скромности):

– Плотоядный.

Правда, подумал.

И был, подумав, не прав.

Я никого не ем.

Не ел и не буду, не буду.

3

...В эту ночь выпал снег, мокрый, противный, маловразумительный. К утру (а половина шестого – это уже утро почти) все растаяло. Удержать Юлию я не мог; ей хотелось побыстрее объясниться с Долматом. Зачем такая спешка, спрашиваю? – А просто так. Просто хотелось. – Сегодня. Сейчас.

Мы вышли на Большой проспект, было довольно темно, светильники на проводах горели один через два (экономия света), и насколько взгляд различал перспективу, машин не было ни одной. Еще минут двадцать мы посвятили собственно их же убийству (минут), медленному, жестокому и ужасно бессмысленному, – потому что ведь жизнь, она коротка, это во-первых, а во-вторых, в ждущем режиме на холодке всего-то и можно разве что приплясывать то на одной ноге, то на другой, то на двух сразу. У Юлии покраснел кончик носа. Я сказал: «Сама виновата». – «Нормалек», – ответила Юлия, стуча зубами; она волновалась, я видел. Я поймал наконец какое-то заблудшее такси, не совсем уверенный, что поступаю правильно. Я уже было пристроился рядом с ней на заднем сиденье, вдруг передумает, – но нет, она оставалась верна своему решению: иди я домой и жди я звонка. Вероятно, до десяти они смогут наговориться – ну не жизнь ведь им свою вспоминать? – она позвонит сразу как только, и я в зависимости от обстоятельств... а что «в зависимости от обстоятельств»? Что-нибудь. Как-нибудь поступлю. Приеду дообъясняться?.. Приеду и дообъяснюсь.

Возвращаясь домой, репетировал речь.

В прихожей пол подметал, что на меня не похоже; стол раздвинул, из круглого сделал овальным; рисовал человечков на полях старой газеты (с 20 ноября снижены поставки муки хлебозаводам); катался в кресле на колесиках по блестящему полу; приготовил яичницу из одного яйца; ел за кроссвордом; приготовил еще, ел еще и решал еще (как жить? и роман Достоевского из пяти букв?); исследовал заменитель оконного шпингалета, отвечающий евростандарту; на диване лежал, на спине; вспоминал название шрифта; «сын отца профессора бьет отца сына профессора, сам профессор в драке не участвует, кто кого бьет?» – никто никого – нет, кто-то кого-то; кубатуру комнаты и площадь окон прикидывал; искал от данной квартиры ключи (сам положил на подоконник).

Юлия так и не позвонила, ни в десять, ни в двенадцать, ни в два, ни в четыре.

Я ждал, не находил себе места. Проверял, правильно ли положена трубка. Едва не спятил.

Почему ты не звонишь? Ну почему?

Ждать ненавижу.

Или что-то случилось?

И опять. Мне опять стала мерещиться музыка. Прихотливое та-та барабана – нет, не болеро, конечно, во всяком случае не Равеля – мое: та-та барабана, и тоже спиралеподобное, очень красивое, этакий просто изыск, – но никогда не смогу даже пальцем отбить... Я умыл лицо, и мелодия мгновенно забылась.

От нечего делать я перечитывал терентьевские записи.

«Шестой день бескислотной диеты. Готов».

К чему он готов?

Знал он, что ли?

Если профессор женщина, тогда все получается: ее брат родной бьет мужа родного. Смешная загадка. И вдруг я постиг тайну Терентьева:

знал!

Словно голос мне был. Вдруг – догадался. Знал! (Мурашки по коже.)

Догадки такого рода у одних сумасшедших бывают, сам понимаю. Но ведь сходится все... Одно к одному... Так вот вы какие!..

«Просят не курить. Ем фрукты».

Отвел взгляд от книги. Некоторое время смотрел в окно бессмысленно.

Тут и заметил ключи, лежавшие на подоконнике, – нашлись.

Схватил, помчался.

4

– Где Юлия?

Луночаров взмахнул расческой.

– Принес что-нибудь вегетарианское? (На «ты».) Но где же текст?

– Никакие вы не вегетарианцы!.. – закричал я.

– А кто? – спросил Долмат холодно, отвернувшись от зеркала.

– Я скажу кто!.. Я скажу кто!..

И все-таки у меня язык не поворачивался произнести это слово.