Страница номер шесть - [24]

Но развивать не стал теорию.

Я только сказал Юлии, кто знает, может, мы и раньше встречались – в какой-нибудь прошлой жизни.

– Зачем же в прошлой, – сказала Юлия, – наверняка в настоящей.

– Юлия! Ты была на тридцатилетии художника Б.!

И ответом мне было Юлино:

– Да.

– Был салат, был из липовых листьев салат!

Только зря про салат, он не главное. Опять полезла бестолочь кулинарная.

– И море «Ркацители», – сказала Юлия.

– Ты помнишь меня?

– Теперь вспоминаю.

– Ты сдавала какой-то экзамен...

– А ты учился... где ж ты учился?..

– Неважно. Мы с тобой танцевали, – вспомнилось мне. – И целовались.

– Но не более того, – сказала Юлия неуверенно.

– Я наклюкался. Был хорош.

– Я тоже была хороша.

– Тебя увел от меня Костя Задонский.

– Видишь, какая память, – сказала Юлия.

Я подвел черту:

– Потрясающе.

Был потрясен. Мы глядели друг другу в глаза, потрясенные. Юлия – тоже. Без каких-нибудь «будто», без «что-то», будто что-то не что-то, а все – я – в ее – соразмерно моим – расширяющиеся зрачки – глядя – понял – не что-то, а все – и не что-то, а все – что могло лишь мгновение быть понимаемым, лишь мгновение – быть.

И прошло. И следа не осталось – исчезло.

Юлия отвела взгляд в сторону, а я завершил вдох.

Жаль.

Жаль, что так бестолково.

Но не биться же в падучей, в конце концов.

Шел транспорт. Ярко фургоновыраженное и мебелью груженное, ехало по Владимирской «Найденов и компаньоны». Играл уличный музыкант на баяне. Со стороны Кузнечного рынка тянуло гнилым картофелем.

– Я тороплюсь. Меня ждут, – проговорила Юлия. – Надеюсь, встретимся послезавтра.

Я спросил:

– Где?

– Тебя Долмат пригласил. Я должна была сразу сказать. Долмат приглашает. Им хочется дома. Заседание общества. Ужин и все такое... У тебя есть адрес?

– Чей? Фомича? Он оставил мне визитную карточку.

– Значит, в семь. Послезавтра.

Я спросил:

– Ну а ты?

Она сказала:

– А как же.

– А завтра? А что ты делаешь завтра?

– Завтра, – сказала Юлия, – я должна передать вам, Олег Николаевич, официальное приглашение на послезавтра.

Я спросил:

– Значит, завтра придешь?

– Будем считать, передала сегодня. Завтра у меня выходной, – сказала Юлия.

– Зачем выходной? – уже не зная, что спрашивать, спросил я еще.

Не удостоив меня ответом, взмахнула Юлия рукой – остановилась машина.

– Пока!

Помахала мне из кабины, я видел.

Сама стремительность.

3

Окулист – оккультист. Уролог – уфолог. Диагностик – агностик.

Мне нужен был невропатолог. У него была необычная фамилия – Подоплек.

Я опоздал, невропатолог уже закончил прием. Сестра, худощавая старушка с заячьей губой, не пускала меня в кабинет.

– В среду, в среду, доктор устал.

– Я не могу в среду.

– Тогда в понедельник, – и скрылась за дверью.

Я человек исполнительный, я пришел, потому что мне сказали в больнице: через месяц-другой покажись невропатологу. А надо ли? Может, и не надо. Я опять постучал. Заглянул.

– Извините. Один вопрос. Меня после больницы направили, сотрясение мозга, я не жалуюсь, у меня все хорошо, надо ли мне приходить или вы меня совсем отпускаете?..

Невропатолог сидел за столом, перед ним лежала картонка, он лепил из пластилина фигурки.

– В понедельник! – не поднимая головы, отрезал невропатолог, бликуя лысиной.

Я подивился на невропатолога: зверюшки – медведь, корова, жираф...

– Вы не поняли? В понедельник! Закройте дверь! – закричала сестра.

Закрыл дверь и пошел прочь. Ну их. Уже был на лестнице, когда услышал: «Стойте!» – невропатолог, тот самый, лысенький, приземистый, догонял меня, едва не выскакивая из халата.

– Сотрясение мозга – когда?

– 19 августа.

– Секундочку, – он взял у меня медицинскую карту, взглянул на фамилию, крякнул. И уже другим, ласковым тоном: – Идемте, Олег Николаевич, прошу вас.

Я последовал за ним. Сестра в кабинете застегивала сапожки. Пластилин со стола она уже убрала вместе с картонкой. Собиралась домой.

– Лидия Владиславовна, я поговорю с молодым человеком, вы можете идти, только вот что, пока не ушли, попрошу-ка я вас, голубушка, выпишите-ка мне... ему то есть... парочку направлений... ну, на кровь само собой клинический... и на, хорошо бы, мочу, нет? – спросил он меня, – не возражаете?..

– На кровь... и мочу? – переспросил я невольно. – А зачем?

– Хочу все знать, – сказал невропатолог, моя руки под краном. – Кровь да моча – слабость врача. – Хихикнул. – Утречком до половины одиннадцатого, в любой день... первый этаж, двенадцатый кабинет...

Долго и задумчиво вытирал руки вафельным полотенцем.

Я удовлетворил все его просьбы: следил глазами за молоточком, предоставлял коленку для ловкого тюка, стоял с вытянутыми руками и закрытыми глазами – все как положено.

Лидия Владиславовна ушла. Она уходила как будто на цыпочках, без «до свиданья», почти по-английски, не обнаружив ничем ни присутствия, ни, тем паче, отсутствия, словно ее и не было. Ее и не было, когда ушла.

– Головокружения?.. Как спите?.. Хорошо спите?.. Хорошо, это хорошо... А что плохо?

Я сказал, что сны вижу чересчур выразительные. Но не жалуюсь.

– Кошмары?

– Нет, как раз нет. Я не жалуюсь. Но уж очень рельефные. Раньше такого не было.

– Расскажите последний.

– Сон?

– Да, будьте любезны.

Невропатолог приготовился слушать, он удобно, насколько это позволяла форма стула, развалился, раскинулся, правая рука повисла на спинке, обмяк.