Страна воров на дороге в светлое будущее - [17]

Но она не рожает. И не родит ничего. В землю зарыты настоящие хозяева этой земли, любившие ее, умевшие с ней обращаться.

Страна тюрем и лагерей. Кого ни спросишь в этой стране — сидел, кого ни вспомнишь — погиб. В тюрьме, в лагере, в подвалах ЧК, в бесчисленных войнах. И над каждым, буквально над каждым живым, как дамоклов меч, висела угроза неправедного суда и заточения. Страх смерти двигал поступками людей.

Однажды мы снимали в районе бывшей лагерной зоны. Случайно обнаружили брошенный проржавевший паровоз на заброшенных, ведущих в никуда рельсах.

Вот мрачный образ нашего поступательного движения к светлому будущему! «Наш паровоз — вперед лети!..» А ведь как были разведены его пары, как раскалена топка — топили-то живыми людьми. При этом сгорели мозг нации, ее интеллект, история и слава России, ее культура. И шпалы, и рельсы этого дьявольского пути проложены на костях погибших, на переломанных хребтах, на отнятой воле. Никуда этот путь и не мог привести! Обидно только, что ясно это стало слишком поздно, да и то не всем.

Что же за проклятие висит над нашей страной, над нашим народом?

А не соври мне мать с бабушкой, знай я с самого рождения про репрессированного отца, поселись в мальчишеском сердце ожесточение и озлобленность на весь окружающий мир — как бы сложилась моя судьба? Не попал бы я в тот контингент, о котором сегодня пишу?

И не эта ложь ли меня спасла?

Может быть, мы плохо делаем, что пытаемся сегодня изгнать ложь из нашей жизни? Вон уж многие жалуются: «Раньше хоть верили во что-то… Пусть обманывались, но верили! Это давало уверенность, силы, помогало переносить тяготы…».

Может быть, ложь нужна? Нужна — «во спасение»?

Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, надо попробовать «жить не по лжи».

Как сказал Жванецкий, «так мы уже пробовали. Давайте попробуем иначе».

Жить по лжи мы уже пробовали, давайте попробуем без нее.

На самом деле ложь вовсе не изгнана из обихода, из взаимоотношений правительства с народом.

Ложь, как икона, по-прежнему висит в изголовье каждого ребенка. Едва научившись стоять на ногах, он вступает в царство Лжи.

Отринув Большую Ложь, мы все-таки сохранили маленькую. Эту маленькую ложь, как ладанку, повесил человек себе на грудь, и молится на нее, прикладывается к ней губами, умоляет:

— Не отнимайте у меня мою последнюю святыню!

— А как же гласность? Разве, благодаря ей, мы не вырвались наконец из болота лжи, в которое были погружены в течение 70 лет?

И гласность у нас пока еще — не гласность.

— Как это? — опять будет недоумевать читатель. — Выходит, и вы пишете не откровенно?

Не откровенно.

Во-первых, во мне сидит внутренний редактор. Поселился он давно. Поставил раскладушку, сказал, что ненадолго, а вот поди ты, живет по сей день. И заставляет советоваться с собой. Говорит:

— Про это нельзя! Этого лучше не касаться!

Во-вторых, в каждом издательстве есть настоящий редактор. С ним тоже идет борьба.

Сколько раз представители средств массовой информации слышали с высокой трибуны:

— Гласность — она, знаете, не без границ.

Примитивная и мерзкая выдумка. Известно ведь, что полуправда — еще хуже лжи.

Сорок пять лет не был я в родном городе. Каким же он стал за эти годы? Как выглядит? Опять-таки — с чем сравнивать. Если с Чикаго, с Манчестером, то — ужасно. Если с Пермью, Новокузнецком, Дзержинском, то — вполне приемлемо. Достаточно чистый, вполне однообразный. Все дома — памятники соцархитектуры. С фасадов исчезли набившие оскомину лозунги — «Народ и партия — едины». Зато процветает мелкая коммерческая торговля.

Город окружен плотным кольцом дымящихся заводов. Вырваться из этого ада можно только в тайгу. Или на противоположный берег Камы, в Усолье. Но там разруха.

Впечатление такое, словно Усолье только что освободили. Семьдесят лет старинный уральский городок был оккупирован врагом. Жестоким врагом Прекрасного. Между тем это был красивейший архитектурный ансамбль не только в Пермском крае, но и на всем Урале, «великолепие которого, — цитирую искусствоведческий справочник, — зримо характеризовало могущество и беспредельное богатство русских промышленников». Это бывшие владения знаменитых Строгановых.

Представьте себе Суздаль, только поменьше — вот таким было и Усолье. Сейчас все в руинах: все дома, все церкви (а тут их множество), палаты самих Строгановых, особняки, часовни, подворья. Захватчик был жесток и безжалостен.

И враг этот не разбит окончательно. Он все еще здесь, рядом. Ждет, когда придет его время и он снова войдет в Усолье. И довершит разрушение. Православная церковь взялась отреставрировать Спасо-Преображенский собор. Но колокольню собора ей не отдают. Кто? Местные власти. Почему? А ни почему. Не отдают и все. Хватит, мол, и собора. Церкви, ей палец покажи, она всю руку отхватит. Не успеешь оглянуться — как она всему ансамблю вернет первоначальный вид. Накось, выкуси!

Захожу в подворье рядом с собором. Жуть! На полу следы костра, пустые бутылки, замусоленные игральные карты. Две железные кровати, покрытые грязным тряпьем. На стенах рисунки и надписи: «Спид», «Хитачи», серп и молот, матерщина, изображения половых органов. В этих наскальных рисунках — не все ли то духовное наследство, которое мы оставляем нашим потомкам?