Страна убитых птиц - [40]

…ОБЛАКО! ФИОЛЕТОВОЕ ОБЛАКО… ОН СОБРАЛ ЕГО В ТЕПЛЫЙ, ДРОЖАЩИЙ КОМОК, И… РЫЖАЯ! ОН ЗАКРИЧАЛ ПРО СЕБЯ НЕИСТОВО И РАДОСТНО. ОН ВСПОМНИЛ! ВСЕ, ЧТО С НИМ ПРОИЗОШЛО ЗА ЭТИ ДНИ, МЕЛЬКНУЛО ПРИЧУДЛИВЫМИ КАРТИНАМИ В МОЗГУ, СЛИЛОСЬ ВОЕДИНО, В СТРОЙНЫЙ И ЛОГИЧНЫЙ ОБРАЗ — ОН В СЕРЕДИНЕ ОГРОМНОГО КРУГА, СОВЕРШЕННО ОДИН, А ПОД НОГАМИ ВОЗИЛИСЬ, СПЛЕТАЛИСЬ, ОБРАЗУЯ НЕМЫСЛИМЫЕ КЛУБКИ, И РАСПАДАЛИСЬ, ЧТОБЫ ВНОВЬ ПЕРЕПЛЕСТИСЬ, ГИГАНТСКИЕ, КРАСНОГО ЦВЕТА ЧЕРВИ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМИ ГОЛОВАМИ. А ПРЯМО У НОГИ ЛЕЖАЛ ОДИН ЧЕРВЯК, И ГОЛОВА ЕГО БЫЛА НАПОЛОВИНУ ОТРЕЗАНА, ОН ВЗДРАГИВАЛ, ЧУТЬ ЗАМЕТНО ШЕВЕЛИЛСЯ… ТОГДА ОН ПРОТЯНУЛ РУКИ, БЕРЕЖНО ВЗЯЛ ЕГО ГОЛОВУ, ПРИГНУЛ К ТЕЛУ, СОЕДИНЯЯ ОТРЕЗАННОЕ, ДОЛГО-ДОЛГО ВОДИЛ ЛАДОНЬЮ ВОКРУГ ШЕИ, ПОКА НЕ СТЯНУЛАСЬ ТКАНЬ, НЕ ВСПУХЛА БАГРОВЫМ РУБЦОМ НА МЕСТЕ СРЕЗА… И КЛОЧЬЯ ФИОЛЕТОВОГО ТУМАНА, ВЫТЕКАЮЩЕГО ИЗ ЗАКРЫТЫХ ГЛАЗ, ОН СОБРАЛ РУКОЙ В ГОРЯЧИЙ, ОБЖИГАЮЩИЙ КОМОК И ВПИХНУЛ ЕГО В РАСПЯЛЕННЫЙ В СМЕРТНОЙ МУКЕ РОТ… И ВЗДОХНУЛ ЛЕГКО И СВОБОДНО… ОН ЧУВСТВОВАЛ, КАК ЗАТИХШЕЕ БЫЛО СЕРДЦЕ ЭТОГО ЧЕРВЯКА ОПЯТЬ ЗАБИЛОСЬ, ЧУТЬ БЫСТРЕЕ И СУМАТОШНЕЕ — СЛИШКОМ МНОГО КРОВИ ВЫТЕКЛО ЗА ЭТИ МГНОВЕНИЯ, НО ВСЕ РОВНЕЕ И РОВНЕЕ БИЛОСЬ ОНО, СЕРДЦЕ ПОЧТИ УМЕРШЕГО. ТОГДА ПОЛОЖИЛ ОН ЛАДОНЬ НА ЛОБ, СЛЕГКА СЖАЛ. „ВСТАНЬ! — ШЕПНУЛИ ГУБЫ ЕГО, — ВСТАНЬ И ИДИ СПАТЬ! ДРУГ МОЙ, БРАТ МОЙ НЕСЧАСТНЫЙ… ИДИ И СПИ! СПИ ДОЛГО, ПОКА НЕ НАБЕРЕШЬСЯ СИЛ ПРОДОЛЖИТЬ ЭТУ ТРУДНУЮ, БОЛЬНУЮ И ГОРЬКУЮ РАБОТУ — ЖИТЬ И ВЫЖИВАТЬ!“

СМЕРТЬ СТРАШНА, ПОТОМУ ЧТО НЕОБЪЯСНИМА.

НО ЕЩЕ НЕОБЪЯСНИМЕЕ, ЕЩЕ СТРАШНЕЕ ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ.

Слабый разум, душно ворочающийся в тесных стенах черепа, может смириться с фактом смерти. Принять как данность. Ибо в тайниках души, в мрачных закоулках подсознания он все равно не верит, что это возможно — взять и прекратить жить. ЖИВОЕ не приемлет смерть, она чужда ему и необъяснима. Значит, стремясь жить, оно стремится умереть. Все взаимосвязано, но НЕПОСТИЖИМО. Как бы ни изощрялись лобастые ученые, пытаясь объяснить все биоэнергетикой, химическими взаимодействиями, процессами на атомном и молекулярном уровнях, таинственными биополями, ОНИ НИКОГДА НЕ ОБЪЯСНЯТ И НЕ РАЗГАДАЮТ ТАЙНУ ЖИВОГО. Что говорить о тайне мертвого! И мертво ли оно?! Как логично обосновать ЖИВОМУ принцип перехода МЕРТВОГО В ЖИВОЕ? Рассудок отказывается принять эту мысль даже в качестве ВЕРОЯТНОГО.

„Я жив — смерти нет. Смерть есть — меня нет“, — так говорит древняя мудрость.

А может быть иначе? Не так? „Я жив — смерти нет. Смерть есть — и я где-то?!“ Кто кинет камень в это „где-то“?.. Кто может доказать, что „этого не может быть, потому что…“, и так далее.

ОСТАВЬТЕ ЧЕЛОВЕКУ ВЕРУ В ВЕЧНОСТЬ, И ОБЛАГОРОДИТСЯ ДУША ЕГО. И в короткой, суетной, мучительной, но такой счастливой жизни этой от многого ненужного, грязного, подлого и безнравственного убережет его эта ВЕРА. ХРАМ ИСТИНЫ должен быть виден на горизонте. Одним суждено дойти до него, другим нет, но виден он должен быть всем.

…И стояла великая тишина.

И молча смотрели хау, как, шатаясь, держась за горло обеими руками, уходит по Дороге синего лишайника косматый Мург.

„ИДИ, ИДИ, ИДИ… УСНИ, УСНИ“, — пели невидимые голоса. И все слышали это пение. И мудрые, сорокапятилетние старейшины народа хау не испытывали страха, впервые увидев, как после Большого Покоя встал и пошел хай.

И все сели. Тихо и торжественно. И никто не сводил с НЕГО глаз, потому что ВСЕ ПОВЕРИЛИ. Поверили, что должно что-то измениться в этой трудной, окаянной жизни. И даже великан Дьял что-то понял своей безмозглой башкой. Открыв рот, смотрел на странного Красивого, впервые в жизни увидев не еду, а нечто иное, на что смотреть было, приятно, тревожно и интересно.

Смагин поднял руку. Он сделал это непроизвольно, но получилось хорошо. Весь народ хау знал, что этот жест означает „ВНИМАНИЕ“. Только Иу чуть-чуть нахмурился, но совсем немного. Он успел за эти минуты „обжить“ место на валуне, а только Вождю было дано право поднимать ТАК при всех руку. Но кивнул Иу, быстро зыркнув по сторонам, и сам обратился весь во внимание.

— Никто не даст вам избавленья. Вы не живете, народ хау. Вас нет, но вы должны быть. Все должны быть, потому что солнце одно! И Луна одна…

Ему было трудно говорить, они были детьми. А честно говоря, он и не знал, что НАДО ГОВОРИТЬ! То немногое, что ему удалось разузнать об этом народе у Иу и Сины, пары молчаливых и в страхе озирающихся на каждый шорох мутантов, не давало полного представления ни об образе жизни, ни о привычках, ни об отношениях между ними.

Но СВАЛКА была перед его глазами.

СВАЛКА и этот народ, выскребающий остатки белковой массы из баков разового пользования, что сбрасывают вертолеты Города где попало, везут чудовищные мусоровозы по загаженной Магистрали. Народ, поедающий тухлые, выброшенные консервы Города; из отходов фабрик по обработке овощей и тепличных фруктов, из этой мятой, гнилой и вонючей растительной массы готовящей себе питательные „салаты“… Народ, собирающий улиток, поедающий диких собак, пьющий смертельно опасную, насыщенную всеми элементами таблицы Менделеева воду Черной речки. Этот народ, он разве не имеет права на лучшую участь? И КТО ЛИШИЛ ЕГО ЭТОГО ПРАВА?