Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы) - [56]

Просторный холл с колоннами из цветного мрамора посередине, мраморным полом, высоченным потолком с массивными хрустальными люстрами заканчивался мраморной лестницей, покрытой во всю ширину красной ковровой дорожкой, ведущей наверх. Она шла по коридору, вдоль которого по обеим сторонам располагались закрытые дубовые двери с разными табличками. Странные ощущения владели ею, и странные мысли приходили в голову. Вроде в другой мир она случайно попала, в другую жизнь… И оробела вдруг. Куда подевалась ее всегдашняя самоуверенность? Неужели входная дверь, страж порядка, холл, дорожка так повлияли на нее? Само здание? Пусть величественное снаружи, внушительное внутри, но всего лишь строение…

А тут еще шедшая навстречу женщина окинула Ксению недоуменно-пренебрежительным взглядом: «Откуда ты, такая серенькая?» Вспомнился Енисейск, день рожденья Сюси, приблатненные девицы… Как лихо она тогда поставила их на место! А сейчас опустила глаза – от неловкости за юбку из дешевой ткани, немодную блузку и сапожки ширпотребовские из кожзама. Никогда не считала Ксения, что она бедная. Почему же здесь, сейчас, мельком окинув взглядом эту женщину – красивые туфли, капрон, платье из дорогого модного кримплена, золотая цепочка с медальоном на шее, золото – в ушах, на руке, она ощутила себя нищенкой, пришедшей за подаянием? Она мысленно встряхнулась, вскинула голову, прищурила недобро глаза, скривила в усмешке рот: «Ну, поглядим, что здесь за царствие небесное, что за рай для нищих!» И открыла дверь с табличкой «Канцелярия».

Вероятно, блат у дамы был железный, потому что Ксению взяли инспектором, так величалась обыкновенная секретарша, в канцелярию, несмотря на высшее образование, которое здесь было совершенно ни к чему и даже неуместно. У самой Зои Павловны было среднее с коридором. Зато важности – на два высших. Дама предупредила Ксению, чтобы она и не заикалась насчет квартиры, наоборот – должна говорить, что не нуждается, что живет с родителями. С этой безобидной лжи и началось ее устройство в Совет Министров, который вскорости превратился для нее в Дом терпимости.

– Что ж ты в школу-то не пошла, детишек учить? – спросила на собеседовании Зоя Павловна, узнав, что молодая женщина закончила иняз и получила диплом преподавателя английского языка.

– Вакансий нет в городе, – солгала Ксения.

– Мест, что ли? Странно. Я думала, учителей везде не хватает. Ну, в область куда-нибудь поехали бы…

– Ребенок у нас. Свободный диплом мне дали из-за этого, – Ксения старалась держаться скромно, чтобы произвести на начальницу благоприятное впечатление, так ей посоветовала дама.

– Ребенок, говоришь? Нежелательно. У нас работать надо, а не на больничном сидеть, – сурово молвила Зоя Павловна.

Ксения испугалась: неужели сорвется?

– Конечно, конечно, – заспешила она с заискивающей интонацией, – я понимаю, я буду работать. С ребенком моя мама водится, она – на пенсии.

– Все так говорят, а потом… Ну, ладно, – я переговорю с отделом кадров. Документы принесла? Оставь!

Началась ее трудовая деятельность с самой первой, едва ли не самой низкой ступеньки служебной лестницы. Только машбюро считалось ниже. Машинистки – народ неуправляемый, злоязыкий, зачастую не слишком грамотный, за редким исключением; а уж об образовании и говорить нечего, так же как о культуре речи и поведения. В машбюро набирали штат тоже не без блата, но квалификация должна быть высокой, вкалывать приходилось по-черному: бумагу расходовали тоннами. Стучали машинистки, как из пулеметов.

В канцелярии работали только женщины: Зоя Павловна – заведующая, ее правая рука, инспектор-машинистка Фаина Кузьминична, невысокая полная в возрасте за пятьдесят придворная дама в услужении у З.П. и еще одна машинистка, невзрачная безвкусно одетая женщина лет сорока, она редко вставала из-за машинки и редко выходила из комнаты. Трое женщин занимали главную комнату с двумя окнами. В проходной с одним окном комнате сидели Галка, ведущая картотеку входящих и исходящих документов, а второй стол напротив двери с пишмашинкой заняла Ксения. Ее, быстро находившую общий язык с разными людьми, встретили недружелюбно, если не сказать – неприязненно. По всему было видно, что коллектив не случайный, что работают они вместе давно, и, если бы ни тяжелая болезнь женщины, на место которой взяли Ксению, они так и работали бы все свои – до самой пенсии. Ощущая эту незримую стену, Ксения решила не навязываться, не лезть с разговорами, тем более поначалу и времени на это не было: надо было осваивать несложную, но требующую внимательности и терпения бумажную рутину. Изо дня в день – одно и то же.

Освоила она все операции очень быстро, с работой справлялась в два счета, успевая наблюдать за окружающими, прислушиваться к разговорам, приглядываться к поведению своих, канцелярских, и чужих – приходящих. И делать выводы. Все сотрудницы канцелярии были разные и по внешности, и по возрасту, но что-то делало их похожими друг на друга. Может, их манеры, в которых сквозила значимость собственной персоны? Или их плавная, вальяжная походка, негромкий разговор с резко выраженной интонацией: с Зоей Павловной – заискивающе, если не подобострастно, так как их благополучие целиком и полностью зависело от ее расположения; с секретарями отделов – начальственно, якобы делая одолжение, снисходя – в любой удобный момент они готовы были с радостью ткнуть их носом в самую пустяковую ошибку, не ошибку даже, а просто упущение. При этом злорадство так и выпирало из них. Если кто-то из секретарей пытался оправдаться, вмешивалась Зоя Павловна и беззлобно, но сурово обрывала оправдания.