Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы) - [38]

Кухня была тесная, так как посередине стояла громоздкая русская печь, на которой по выходным мать стряпала что-нибудь вкусное: сладкий пирог с брусникой или пирожки с грибами. Отец любил рыбные пироги со стерлядью. Мать заводила кислое тесто; отваривала рис, чистила лук, остальное он делал сам. В еде Ксеня разбиралась и поесть, что повкуснее, любила. Печь служила не только для приготовления пищи. Для Ксени она была заслоном от ремня – мать нет-нет да хваталась за ремень, скорее по многолетней привычке, а не потому, что верила в действенность физического наказания. Тогда Ксения мчалась на кухню, и матери приходилось неуклюже бегать за ней вокруг печки, пока не надоедало. Она бросала ремень, но начинались нудные, бесконечные нотации, от которых избавиться было проще простого: Ксеня затыкала уши и читала книгу.

В день семнадцатилетия родители подарили ей переносной магнитофон «Романтик». Это была редкость в те годы, да еще в такой глухой провинции, как Енисейск. Она искренне обрадовалась подарку, который поднимал ее в собственных глазах. Не говоря о подружках; почти всем такая вещь была не по карману. Будучи щедрой, Ксеня давала им пользоваться и велосипедом, и коньками, и «магом».

Зимой снова навалилась скука. Из-за сильных морозов и на танцы не хотелось, тем более, что идти нужно было на другой конец города. Они пристрастились к выпивке. У одной из девчонок, не из их школы, мать работала ночным сторожем. Они собирались у нее в те вечера, когда матери не было дома, скидывались, распивали большую бутылку портвейна и накуривались до одури. Разговоры велись такие пустые и никчемные, что на следующий день и вспомнить было нечего. По домам возвращались, почти протрезвев от морозного воздуха, и родители ничего не замечали.

Правда, пару раз Ксеня попалась. Выпила в тот вечер больше обычного, и мороз не помог. Явилась домой поздно, открыла кое-как своим ключом дверь, стала искать в коридоре выключатель, который находился на стене на уровне вытянутой руки. Ксеня шарила и шарила по стене, наклоняясь все ниже, пока не села на пол. И на полу продолжала искать. Мать не спала, вышла в коридор и увидела пьяную дочь, сидящую на полу. Она с трудом подняла ее, увела на кухню, чтобы не увидел отец.

На следующий день вечером на кухне долго отчитывала Ксеню, говоря правильные в общем-то слова. Но почему они не доходили до ума, почему – наоборот – хотелось делать наперекор? Сама мать так и не выпивала вообще, зато отец частенько являлся домой выпивши. Конечно, для здоровья вредно – и пить, и курить, это Ксеня понимала, но зато нескучно, и время летит незаметно. В другой раз она так напилась уже весной, когда снег растаял, и кругом была грязь, особенно возле их дома, который так и стоял на отшибе. Ксеня даже идти не смогла одна, ее повела Галка Кузьмина, Кузя, самая правильная из их «теплой» компании. Она нередко отказывалась участвовать в некоторых проделках. По дороге Ксеня расхрабрилась.

– Ты что, думаешь, я сама не смогу идти? Пусти!

Она оттолкнула Галку и нетвердым шагом, стараясь не шататься, пошла вперед. Резиновые сапоги вдруг заскользили, и она, не удержавшись, уселась в грязь. И смех, и грех! Галка, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться на всю улицу, помогла Ксене встать на ноги и повела ее дальше. Возле подъезда дома стояла большая кадка, полная дождевой воды.

– Помоги! – попросила Ксеня.

– Ты что, рехнулась? – вскрикнула Галка, сообразив, что Ксеня собирается сделать.

– Пьяному море по колено, что мне какая-то кадушка… – и Ксеня с хмельным упрямством полезла в воду, в чем была: в одежде и обуви. Надо же грязь отмыть…

Так и заявилась домой, вода текла с нее ручьями… Благо, отца не оказалось дома. А мать? Что могла сделать мать? Бить она уже не била дочь. Что толку? Раздела ее, вытерла досуха, намазала скипидаром и уложила в постель. Ксеня про себя решила, что больше напиваться не будет. По крайней мере, вне дома.

Но это было уже весной. А зимой – дикие выходки продолжались. В Ксеню будто черт вселился, так и тянуло на подвиги. А ведь и в мыслях у нее не было: будоражить школу, общественное мнение. Некому было ее ум на что-то толковое и полезное направить, некуда было ей энергию приложить, вот и расходовала себя на скверные, из ряда вон выходки. Дурным наклонностям потворствовать всегда легче и приятнее, таково свойство человеческой натуры. Даже в книгах ей нравились больше отрицательные герои. Она и себя считала отрицательной. «Они считают меня плохой, – думала она об учителях, – и я буду плохой».

В середине зимы они отмечали Галкин день рождения. Ее мать, не имея денег на вино, угощала собравшуюся молодежь брагой домашнего изготовления. Пить было приятно, и они не пьянели, хотя пили стаканами. Все могло кончиться вполне терпимо – ну, прополоскало бы – не додумайся они отправиться на танцы. На улице стоял сильный мороз. Они еще зашли к Доньке. Ксеня попросила ее мать погадать. Когда та разложила карты: сплошные пики, Ксене стало не по себе. Женщина сказала: – Никуда не ходи. Иди домой, может, обойдется. Но где там! Пьяному море по колено. Они почти протрезвели, когда рысцой бежали до Дома культуры, километра за два от дома, где жила Донька. Но, оказавшись в тепле и даже духоте раздевалки – в небольшой комнатке, где разоблачались представительницы прекрасного пола, они почувствовали, что сильно пьяны. Ксене стало плохо. Она кинулась к окну, но не успела, и ее стошнило на чужое пальто. Владелица подняла крик. Ксеня смотрела на нее стеклянными глазами и видела не лицо, а белое пятно с дыркой снизу: это рот девицы открывался и закрывался, извергая поток брани.