Страна смеха - [41]

Щелчок — и большую квадратную комнату залил желтый, оттенка мочи, свет.

— Томас, береги голову, потолок тут низкий.

Пригнувшись, я осмотрел подвал. В углу маячила по-казарменному темно-зеленая печь. Стены — грубо и неровно оштукатурены. Пол — такой грязный, что еще чуть-чуть, и его можно было бы назвать земляным. Помещение пустовало, не считая связок старых журналов. «Маскарад», «Диадема», «Кругозор», «Сцена», «Джентри» — я никогда о таких не слышал.

— Чем ваш отец тут занимался?

— Потерпите минуточку, сейчас покажу. Идемте дальше.

Когда она сдвинулась с места, я наконец заметил дверной проем, очевидно, ведущий в другую комнату. Щелчок выключателя, и мы вошли следом.

Там висела классная доска, примерно три на шесть футов, и сбоку — коробочка для мела, полная новеньких белых мелков. Я сразу почувствовал себя как дома, с трудом удержался от того, чтобы подойти к доске и расписать схему предложения.

— Вот здесь начинались все его книги. — Анна взяла мелок и стала рассеянно чиркать посреди доски. Довольно небрежный, без особого сходства, портрет Снупи из комикса «Пинатс»[62].

— Но вы, кажется, говорили, что он работал наверху?

— Да, но только после того, как набросает всех персонажей здесь на доске.

— И так для каждой книги?

— Да. Он пропадал тут целыми днями, создавая свой следующий мир.

— Как? Каким образом?

— Он говорил, что всегда отталкивался от главного персонажа, намечал его заранее. Для «Страны смеха» это была Королева Масляная, мать Ричарда Ли. Ее имя он писал в самом верху доски и ниже начинал перечислять остальных.

— Имена реальных людей или вымышленные?

— Реальных людей. Он говорил, что если сначала подумает о реальных людях, то те их черты, которые нужно использовать, сами приходят на ум.

Она вывела на доске «Дороти Ли», а ниже «Томас Эбби», и вправо от обоих имен прочертила стрелки. Затем рядом с первым именем написала «Королева Масляная», а рядом с моим — «Биограф отца». Ее почерк не имел ничего общего с отцовским — он был неровный и неаккуратный; в моей практике такие встречаются через сочинение, и при проверке я не премину высказать свое «фе».

Под строчкой «Томас Эбби — Биограф отца» Анна вывела: «Знаменитый отец, учитель английского, умный, неуверенный, многообещающий, сила?».

Я нахмурился.

— Что еще за «сила?»?

Она отмахнулась от вопроса:

— Подождите. Я делаю так, как делал отец. Если он чего-нибудь точно не знал или не был уверен, станет ли использовать, то помечал вопросом.

— А прочие эпитеты — это тоже обо мне? Неуверенный, многообещающий…

— На месте отца я бы написала, как я вас ощущаю и какие ваши качества кажутся мне достаточно интересными, чтобы использовать в книге. Это же просто мои впечатления. Вы ведь не сердитесь?

— Кто, я? Не-е-ет. Вовсе нет. Не-е-ет. Ни…

— Ну хватит, Томас, мы уже поняли.

— Не-е-ет. Не…

— Томас!

Анна взглянула на Саксони. Пожалуй, она мне не поверила.

— Он что, действительно рассердился?

— Ну что вы. Наверно, его просто задело «неуверенный» — и насчет знаменитого отца.

— Не забывайте только, что я — это я, а не мой отец. Если бы он захотел вас использовать, то мог бы увидеть в вас что-то совсем другое.

— Серьезно, Анна, мне кажется, это было бы хорошим началом для биографии. В прологе я бы просто описал, как ваш отец спускается по этим скрипучим ступеням, включает свет и начинает работать над одной из своих книг — рисует на доске такую вот схему. То есть все первые несколько страниц будут началом и его книги, и моей. Что скажете?

Она впервые положила мел и ладонью стерла Снупи.

— Мне это не нравится.

— А мне кажется, это прекрасная мысль.

Не знаю уж, действительно Саксони так понравилась моя идея, или ей просто хотелось повздорить с Анной.

— Но вам, Анна, она не нравится.

Анна отвернулась от доски и отряхнула руки одна об другую.

— На самом деле вы еще ничего не знаете, Томас, а уже пытаетесь умничать, прикидываете, как бы эдак по-заковыристей…

— Я не пытался умничать, Анна. Мне честно показалось, что…

— Дайте мне договорить. Если я позволю вам написать книгу, вы должны сделать это со всем тщанием, на какое способны. Знаете, сколько я прочла ужасных биографий, когда герой предстает абсолютно плоским, безжизненным, скучным?.. Вы не представляете, Томас, как это важно, чтобы книга получилась хорошо. Я уверена, мой отец достаточно много значит для вас, чтобы вы сами хотели сделать все как следует, так что всякое умничанье тут неуместно. Все это умничанье, упрощения, абзацы, начинающиеся с «Двадцать лет спустя…». Ничего такого не должно быть. Ваша книга должна вмещать все, иначе она не…

Ее тирада была такой безумной и прочувствованной, что, когда Анна замолкла на полуслове, это застало меня врасплох.

Я сглотнул:

— Анна?..

— Что?

Но тут вмешалась Саксони:

— Анна, вы действительно хотите, чтобы Томас написал эту книгу? Вы действительно в этом уверены?

— Да, теперь уверена. Категорически.

Я набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул в надежде, что это разрядит витавшее в воздухе напряжение, готовое достичь термоядерной отметки.

Саксони подошла к доске, взяла мел и начала рисовать картинку рядом с нашими — миссис Ли и моим — именами. Я знал, что она мастер рисовать, я видел наброски к ее куклам, но на этот раз она превзошла саму себя.