Страна счастливых - [17]

– Пагубное стечение обстоятельств, - засмеялся Нефелин. - Но тебе еще не надоело?

– Нет, нет. Я охотно знакомлюсь с Республикой.

Переходя из кабины в кабину, Павел с интересом слушал объяснения Нефелина, чувствуя в то же время, как отстал он от жизни за последние годы своей работы.

Поглощенный работами в сферическом гараже над звездопланом и организацией полета, который так печально окончился, Павел почти не интересовался строительством в Республике и теперь, совершая чудесное путешествие по городам СССР, он с удивлением всматривался в то, что казалось ему уже известным.

Особенно удивлял его могучий расцвет окраин, которые он хорошо знал по школьным экскурсиям. Он вспомнил годы далекого детства, когда с веселой ватагой товарищей кочевал он из города в город, осматривая с географом хозяйство страны. Но как неузнаваема стала Республика.

Сквозь полупризрачный экран, точно через окно фантастического поезда, летящего через горы, через реки, над лесами, городами, Павел видел промыслы, промышленные районы, старые моря и заливы, гавани и порты, однако все это было теперь иным, мало похожим на то, что видел он когда-то.

Давно ли вот здесь, на этой Камчатке, что плывет перед глазами по экрану, вот в этой бухте Корфу высились эстакады, и горы каменного угля, точно живые, ползли по чудовищному конвейеру. И как все это не похоже на то, что Павел видел теперь на экране.

Развитие промышленности Камчатки завершило свой круг. Заброшенные эстакады и шахты проплывали перед глазами живыми свидетелями бурной когда-то промышленной жизни края. Втянутый в индустриальное хозяйство Республики во второй пятилетке социалистического строительства, край быстро расцвел, но так же быстро и закончил свое индустриальное существование.

– Видишь, - кивнул головой Нефелин, - опустошенная Камчатка голосует против твоих опытов.

– Ты что-нибудь знаешь? - с тревогой спросил Павел.

– Газета должна все знать.

– Значит Совет готовит бой по вопросам энергетики?

– Это наше предположение. Во всяком случае мы сейчас собираем материал. Нас интересует, насколько истощены районы, поставляющие топливо.

– Донбасс?

– Не только Донбасс. С ним дело конченное. Еще пяток лет и бывший титан будет вычеркнут из энергетического хозяйства окончательно. Дело не в этом инвалиде индустрии, тем более, что уголь давно не имеет того решающего значения, как это было некогда. Вопрос серьезнее. Опустошены нефтепромысла Камчатки, Джарджавы, Урала и Кавказа. К концу подходят запасы сапропелита. Угольные бассейны выбывают из хозяйства один за другим. И вот - Черемховский бассейн, богхеды и Кузбасс уже кандидаты на мобилизацию. Сейчас один лишь Норильский угольный бассейн находится в рассвете сил. Но бурный рост промышленности может истощить даже Норильские залежи угля.

– Когда это будет? - усомнился Павел.

– Быстрее, чем произошло очищение утробы Донбасса или вот этой Камчатки. Впрочем, Камчатка не обижается. С этими словами Нефелин кивнул головой на экран.

Точно живой кустарник, проплывали поля оленьих рогов.

В заливах качались плавучие краболовы. Флотилии тралеров, черпая бортами воду, спешили с богатым уловом к бесчисленным консервным заводам.

– Камчатка имела дикое детство и блестящую головокружительную карьеру в юности. Теперь она старательно и добросовестно исправляет грехи молодости, если конечно роман с каменным углем можно считать ошибкой… Ты не находишь, что она стала прекраснее? - спросил Нефелин, указывая на стройные, вытянувшиеся вдоль берега проспекты рыбных и крабоконсервных заводов, на тысячи тралеров, на пароходы и транспортеры-рефрижераторы, на бесчисленные моторные боты, как бы обступившие берега для яростного штурма.

Засолочные пункты, многочисленные оленьи стада, рассадники и питомники пушного зверя, заводы, рефрижераторы, города и промыслы летели перед глазами, свидетельствуя о необычайной мощи когда-то угрюмого края.

– Какое богатство! - восхищался Павел. - Это, пожалуй, стоит и угля, и нефти, и золота.

Как очарованный, бродил он по кабинам северных линий, не будучи в силах оторваться от картин, развертывающихся на экране.

– Ты знаешь, - сказал он Нефелину, - только теперь, вот в этих кабинах, я понял психологию пушкинского скупого рыцаря. Ты конечно помнишь его страсть и его разговоры с золотом, когда он долгие часы сидел над полными сундуками и любовался накопленным богатством. В детстве я не понимал этих чувств, сейчас я начинаю понимать его. Но только я значительно богаче пушкинского скупца. У того были сундуки, у меня - золотые куски планеты.

– Я не знал, - засмеялся Нефелин, - что ты можешь говорить так пышно.

Они стояли теперь в кабине Мурманской линии. По экрану бежали:

Города.

Оленьи стада.

Бурные реки.

Гидростанции.

Голые скалы горных хребтов.

Неожиданные озера блестели сквозь чащу елей. Рыбоводные заводы теснились по берегам. Ледяные горные реки кипели бешеной пеной. И бескрайным океаном тянулись дренажированные болота.

Окутанная туманом, на экране поплыла вершина Кукисвумчора. Точно безмолвный страж хибинской тундры гора апатита поплыла над голубым спокойствием озера Большой Вудьявор, над концентрическим кольцом шумного города, над химическими, стекольными и алюминиевыми заводами, раскинутыми у подножья горы.