Страна Рождества - [25]

Вик посмотрела на него. Он смотрел в ответ, открывая и закрывая рот, как золотая рыбка. Ноги у него сильно дрожали.

— Ты — дочь Криса МакКуина, верно? — сказал он с заметным юго-восточным акцентом, скрадывающим «р»: дочь Киса МакКуина, верно? Дыхание у него было напряженным, и он приложил руку к горлу. — Что там такое в стене? Боже, неужели я схожу с ума? Похоже на мост «Краткопуток», которого я не видел уже много лет. — Он кашлянул — раз, потом другой. Это был странный, влажный, сдавленный звук, и было в нем что-то страшное. Это был звук, производимый человеком, который испытывает возрастающее физическое страдание.

Сколько ему было лет? Вик подумала: девяносто. Она промахнулась почти на двадцать лет, но и в семьдесят один год человек достаточно стар для сердечного приступа.

— Все в порядке, — сказала Вик. — Не надо… — начала она, но не знала, как продолжить. Не надо чего? Не надо поднимать шум? Не надо умирать?

— О, горе мне, — сказал он. — О, горе. — Только он произносил «горе» как гое. Правая рука у него яростно дрожала, когда он поднял ее, чтобы прикрыть глаза. Губы начали шевелиться. — О гое, гое мне. Господь мой пастырь. Я не хочу.

— Мистер Югли… — снова попробовала Вик.

— Уходи! — закричал он. — Просто уйди и забери с собой свой мост! Этого не может быть! Тебя здесь просто нет!

Он прикрывал рукой глаза. Губы у него снова зашевелились. Вик его не слышала, но по тому, как он формировал слова, видела, что он говорил. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим[29].

Вик развернула байк. Закинула на него ногу. Начала крутить педали. Ее тоже не очень-то слушались ноги, но через мгновение она с глухим стуком въехала на мост, в шипящую темноту и запах летучих мышей.

Она оглянулась, когда была на полпути. Мистер Югли стоял на прежнем месте, склонив голову в молитве, одной рукой прикрывая глаза, а другой — прижимая к себе швабру.

Вик, держа фотографию в потной ладони, покатила дальше и съехала с моста в плавающие, живые тени леса Питтман-стрит. Еще даже не оглянувшись через плечо, она поняла — поняла просто по музыкальному смеху реки внизу и грациозным порывам ветра в соснах, — что «Короткий путь» уже пропал.

Продолжая крутить педали, она въезжала в первый день лета, и пульс у нее вел себя как-то странно. Пробиравшая до мозга костей боль предчувствия не отпускала ее всю дорогу назад.

* * *

Через два дня Вик собиралась выйти из дому, чтобы съездить на байке к Вилле — у нее была последняя возможность повидаться со своей лучшей-подругой-навеки, прежде чем Вик и ее родители отправятся на шесть недель на озеро Уиннипесоки, — когда услышала, как мать на кухне сказала что-то о мистере Югли. Его имя, едва прозвучав, вызвало у Вик чуть ли не сокрушительное чувство слабости, и она едва не рухнула. Выходные она провела не особо думая о мистере Югли, что было нетрудно: весь субботний вечер Вик пролежала с такой сильной мигренью, что у нее было чувство, будто ее вот-вот вырвет. Особо ожесточенной была боль за левым глазом. Он, казалось, готов был лопнуть.

Она снова поднялась на крыльцо и стала рядом с кухней, прислушиваясь, как мать болтает с кем-то из своих подруг, Вик не знала, с кем именно. Она простояла почти пять минут, подслушивая телефонный разговор матери, но Линда больше не упомянула имени мистера Югли. Она говорила: «Ой, беда-то какая и бедняга», но имени не называла.

Наконец Вик услышала, как Линда положила трубку на рычаг. За этим последовало постукивание посуды и плеск воды в раковине.

Вик не хотела знать. Она боялась знать. В то же время она ничего не могла с собой поделать. Вот так все просто.

— Мам? — спросила она, просовывая голову в кухню. — Ты, кажется, говорила что-то о мистере Югли?

— Хм? — переспросила Линда. Она стояла к ней спиной, одетая в потрепанный розовый халат, с завязанными в пучок волосами. Когда она наклонялась вперед, голову ей омывал солнечный свет и светло-каштановые волосы делались прозрачными, как стекло. — Ах да. Он сорвался. Подобрали вчера вечером рядом со школой — он кричал на нее как сумасшедший. Был в завязке целых тридцать лет. С тех пор — ну, с тех пор как решил, что больше не хочет быть пьяницей. Бедняга. Дотти Эванс сказала, что сегодня утром он был в церкви, рыдал там как ребенок, говорил, что бросит работу. Что никогда не сможет вернуться. Смущен, я думаю. — Линда взглянула на Вик и озабоченно нахмурила лоб. — Ты в порядке, Вики? Ты все еще неважно выглядишь. Может, тебе лучше остаться?

— Нет, — странным, глухим, как из бочки, голосом сказала Вик. — Мне надо выйти. Подышать свежим воздухом. — Помолчав, она сказала: — Надеюсь, он не уйдет. Он в самом деле хороший дядька.

— Так и есть. И любит всех вас, детишек. Но люди стареют, Вик, и за ними надо присматривать. Все части изнашиваются. И тело, и разум.

Поехать в городской лес означало сделать крюк — гораздо более прямой путь к дому Виллы проходил через парк Брэдбери, — но не успела Вик вскочить на велосипед, как решила, что ей нужно немного поездить по окрестностям и поразмыслить, прежде чем с кем-либо видеться.

Какая-то часть ее чувствовала, что не следует позволять себе думать о том, что она делала, что