Страна Прометея - [82]

С наступлением темноты кабардинцы отправились в поле собирать трупы убитых за день друзей.

Заурбек сидел на крыльце деревенского дома, служившего штабом отряда конной группы, находившейся в его подчинении. Принесли приказ. Завтра – бой. Завтра с рассветом его полки должны зайти в тыл противника и разгромить тыл. С фронта будет наступать пехота, сопровождающая танки, на фланге будет грозить дивизия казаков. Операция в тылу поручается кабардинцам.

Пришли вызванные Заурбеком командиры полков.

– Завтра двадцать седьмое, – сказал старший из них, заросший колючей бородой, низкий и косолапый, славившийся тем, что под ним убили десяток коней. – Это значит, что завтра пойдет шестая неделя непрерывных боев. С середины июля ни люди, ни кони не имели и дня отдыха. Ведут ли в штабе главнокомандующего боевой дневник?

– Я, конечно, исполню боевой приказ, – прибавил младший из них, человек такого роста, как Маштай, но обладавший необыкновенно тонким и пронзительным голосом, он постоянно хрипел, потому что насиловал свою глотку, кричавшую только одно: «За мной!». – Но, Заурбек, наши сотни тают, как льдины на весеннем солнце. Еще один-два хороших боя – и вместо полков останется смешная чепуха.

Заурбек помолчал, потом посмотрел на одного и другого.

– Все это мне хорошо известно, – отвечал Заурбек. – Однако я не сомневаюсь, что кабардинцы, вы и я, – мы все исполним свой долг. Разве не отрывается часть моего сердца, когда я вижу, как хоронят в чужой земле моих лучших друзей? Разве не понимаю я, что при такой системе, какая царит здесь, мы все обречены на верную гибель? Но что делать? Ведь положение такое: те, за кем пошел народ, борясь против коммуны, в глазах добровольческих верхов являются подозрительными особами. А те, кому поручено начальством вести за собой народ, не пользуются народным доверием. Народ не дает им бойцов! Главное командование Добровольческой армии подпиливает сук, на котором сидит. Главное командование в таких людях, как Врангель, Покровский, Мамонтов, Агоев и, если хотите, как я, видит своих соперников. Мы у них бельмо на глазу. Поэтому нас расценивают не как народных вождей, какими мы в действительности являемся в борьбе с коммунистами, а как «полковников», «поручиков» и «есаулов». Будь прокляты так называемые «чинопочитание и законность». Подумаешь, как они умны! Против громовых революционных идей, зовущих к новой жизни, они выдвигают чинопочитание и законность!.. О, Господи, Господи! Я только об одном молю Тебя: не дай мне увидеть тот позор, которым непременно закончится эта преступная и глупая игра в генералов и сенаторов…

Молитва Заурбека была услышана.

После ухода командиров полка Заурбек наскоро вымылся, выбрился, как будто куда-то спешил.

И действительно, он сказал, взглянув на часы:

– Сейчас десятый час… Сколько верст до штаба казачьей дивизии?

Никто ему не ответил, потому что никто в точности не знал количество верст до казачьего штаба. Ответов же «на глазок» Заурбек не терпел.

Если бы ему сказали:

– Верст пять-десять…

Он бы непременно спросил:

– Пять или десять?

Если бы ему ответили:

– Скорее пять… А может быть, семь или восемь…

Он опять сказал бы:

– Ты вычислил это расстояние по карте или спросил у местных жителей?

И если бы получил ответ:

– Нет, мне кажется, что будет столько-то верст…

То Заурбек сказал бы громко и ядовито:

– А мне кажется, что тебе не только взвода нельзя поручить, но и пары паршивых гусей…

…Не получив ответа, он спросил:

– А прибыла связь от казаков?

Связь не прибывала.

– Позовите начальника штаба, – приказал Заурбек.

Через несколько минут прибыл начальник штаба, генерального штаба капитан, всегда растерянный, весь в веснушках, рыжий, заикающийся. Ходили слухи, что этого капитана нарочно назначили начальником штаба заурбековской группы – в наказание строптивому Заурбеку.

– Вы позаботились установить связь с казаками? – спросил его Заурбек.

Капитан сразу как-то запыхался, засуетился, вытащил для чего-то блокнот, вооружился карандашом:

– Сейчас пошлю, казаки стоят в Котлубани… Это верст десять-пятнадцать…

– «Верст десять-пятнадцать», – медленно повторил Заурбек. – Сколько лет вы служите, капитан?

Капитан обидчиво молчал. Заурбек поиграл некоторое время пушистой шелковой кистью шнура, подаренного Фатимой, потом сказал:

– Будьте любезны, капитан, возьмите с собой двух всадников и езжайте в Котлубань. Оттуда вы дадите мне знать, что установили связь с казаками и выяснили количество верст до этого пункта…

Капитан уехал, но его донесение прибыло поздно – оно прибыло на следующий день к вечеру (капитан долго блуждал в темноте ночи, а потом искал селение Орловку, куда передвинулись после боя кабардинцы). Заурбек не читал донесения капитана. Заурбека уже не было – было его холодное тело.

После отъезда капитана Заурбек заперся в своей комнате, выходившей окнами в степь. Лампу не зажигал. Быть может, он спал? Нет, сидевшие на балконе слышали тяжелые шаги, заставлявшие скрипеть расшатанные половицы старого дома. Быть может, молился? Тоже нет: ни один правоверный не молится на ходу… Скорее всего, он искал одиночества.

Замечено, что волки перед смертью уединяются. Они уходят в темную берлогу, прячутся от всего, напоминающего жизнь, и умирают – без сожаления к миpу, без единой жалобы, без оскорбительного для волчьего самолюбия стона…